— Здорово, — согласился Матеранский. — Влюблен?
— Что ты! — отрицал Довнар с возмущением. — Стану ли я заниматься подобной лирикой? Но главное, что в этой женщине меня привлекает, так это ее полное бескорыстие…
Стефан Матеранский плотоядно потер руки.
— Это не женщина, а клад, — позавидовал он другу.
— Сущий клад! — подтвердил Довнар.
— Дай рубль… на пропитание.
— А когда вернешь?
— Ну как-нибудь, Сашка, мы же друзья… Кстати, может, ты меня познакомишь со своей «штучкой»?
— Заходи… Будем ты, я, можно позвать и поручика Шелейко. Живет она над нами, это очень удобно! Заодно убедитесь, что влюблена в меня, словно кошка. Ну что там эта Зойка Ермолина у Фанни Эдельгейм, которая в самый патетический момент продолжает жевать ириски! Зато у меня любовница — сущий Везувий, извергающий огненную лаву, именно так и погибла Помпея.
— Не погибни ты сам. Как дела-то твои?
Вопрос Матеранского был Довнару неприятен:
— С математикой плохо. Сам не ожидал, что я такой бестолковый. Думаю, надо податься в Петербург.
— Значит, и «штучку» свою прихватишь?
— Зачем? В столице и без нее много всяких и невсяких…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Довнар принадлежал к той породе людей, которые свою копейку на благо ближнего не пожертвуют. Человек далеко не бедный, он свои деньжата нежно холил, как нищий торбу, и даже молодость, которой присуща безалаберность, когда хочется сорить деньгами, удивляя людей своей щедростью, даже эта легкомысленная пора жизни не отразилась на его кошельке.
Был серый и будний день, когда Довнар навестил Ольгу Палем — мрачный, поникший, озлобленный.
— В чем дело? — любовно встревожилась она.
— Стыдно говорить, — сознался Довнар, — но моих скромных познаний в математике хватило для того, чтобы уличить свою мамочку в подтасовке учета процентов. Поверь, мне это очень неприятно, но я проверил все биржевые бюллетени, выяснив, что она играла со мной на понижениях денежного курса. В результате мамулечка, словно прожженный биржевой делец, вписала в свой актив четыреста рублей, а я имел их в своем пассиве. Каково?
— Ужасно, — согласилась Ольга Палем.
— Конечно, я не глупец, чтобы прощать такое, — обозлился Довнар, — и после хорошего скандала я заставил мамочку вернуть мне эти деньги. Тут и слезы, тут и упреки… ах!
Ольга Палем задумалась, а задумалась она потому, что Вася-Вася Кандинский, какой бы он ни был, требовал только расписки в получении денег, но он даже не проверял ее расходов, и ей было дико, что родная мать способна обманывать сына.
— Извини, — сказала она, — я совсем не желала бы залезать в твой кошелек, но все-таки, как твоя будущая жена, хотела бы знать, каким состоянием ты располагаешь?