Постепенно домики подрастали и становились все ближе и ближе друг к другу, а огороды исчезли. И вот моя лошадка выехала, судя по всему, на центральную площадь села.
Площадь эта была достаточно широкой, дома, окружавшие ее были двухэтажными, причем нижние этажи были сделаны из камня. Фасады всех домов, выходивших на площадь были темны, и только один из них светился всем первым этажом – даже входная дверь этого дома была распахнута и из нее доносился нестройный гул человеческих голосов. А посреди площади торчало нечто, отдаленно напоминающее… обгорелое дерево. В желтом, колеблющемся свете, падавшем из окон и двери освещенного здания, чернота этого дерева отливала странным багровым отсветом, словно по нему пробегали призраки давно потухших всполохов. И в этом неверном отсвете я вдруг заметил, что ствол дерева на высоте примерно метра обвивает тяжелая, закопченная цепь.
Дымка, не дожидаясь моей команды, свернула к освещенному дому и остановилась прямо у светлого прямоугольника открытой двери.
Я оглядел фасад здания и увидел над дверью небольшую вывеску. «Вечерний отстой» было начертано на этой вывеске весьма корявыми разновеликими буквами.
«Видимо, это все-таки… постоялый двор… – догадался я, – Хотя название у него могло бы быть… поприличнее!..»
Соскочив на землю, я двинулся было к дверям, но тут из них в пыль не мощеной площади, чуть ли не прямо мне под ноги, вывалилась некая толстая фигура, и вслед ей раздался насмешливый голос:
– Хватит бузить, Рохля, иди домой, проспись!..
А другой, более властный, голос добавил:
– И до светлого выходного можешь здесь не показываться!
Толстый Рохля неуклюже поднялся на ноги, плюнул в сторону остававшейся открытой двери, повернулся и, не замечая меня, потопал прямо к черному дереву в центре площади. Проводив его взглядом, я снова повернулся к освещенным дверям и шагнул внутрь дома.
Сразу за дверью располагалась большая зала, заставленная столами, вокруг которых сидело не менее полусотни мужиков. Все они были слегка навеселе, а потому в зале стоял ровный густой гул, в котором временами слышались более звонкие вскрики. Мое появление почти не было замечено, и только когда хозяин заведения, восседавший в дальнем конце залы за невысоким прилавком, заметил меня, вскочил со своего места и помчался к входным дверям, разговоры стали стремительно стихать. Спустя несколько секунд, в зале наступила изумленная тишина, а хозяин – высокий, странно худой для трактирщика, молодой мужчина, приблизившись ко мне и поклонившись, проговорил:
– Сияющий дан Тон, я – вольный кхмет Смига, хозяин этого постоялого двора и член управы нашего села! Чем я могу служить вам?!