И Герасим энергично кивнул.
– Правильно!.. Правильно!.. – поддержали его сразу несколько голосов.
– Нечего тут, товарищи, рассуждать!..
– Так всю школу можно терроризировать!..
Особенно старалась химичка. А вдруг выпрямившаяся Семядоля постучала по переплету журнала костяшками пальцев.
– Спокойно, спокойно, товарищи! Мы здесь не на митинге выступаем! У вас все, Михаил Александрович? Переходим к учебному плану… – Она демонстративно уткнулась в бумаги и пошла по столбцу, отмечая позиции галочками: «Значит, по младшим классам мы обсудили… По внеклассной работе… По новому факультативу»… – В ямках щек проступили зеленоватые пятна. – Михаил Александрович, садитесь, не задерживайте собрание…
Стул под ней отвратительно скрипнул.
И все же Мамонт не сел, а устало, как будто не выспался, поправил галстук у горла. Он единственный явился на педсовет при галстуке и в костюме.
– Как хотите, товарищи, а мне это дико, – сказал он. – Есть вопросы, где неуместны административные игры. И есть вещи важнее, чем так называемая служебная репутация. Как хотите, а я в этом участвовать не могу. Прошу меня извинить…
После чего застегнул аккуратный пиджак и пошел между стульями, направляясь к выходу из учительской. Сергей неловко зашевелился. И, наверное, подобную же неловкость почувствовали остальные, потому что кто-то невнятно и растерянно произнес:
– Михаил Александрович, ну что вы, зачем все это?..
Мамонт, однако, не обернулся. Дверь учительской притворилась, и послышался шорох удаляющихся шагов.
Вот они – стихли.
Семядоля опять постучала костяшками о журнал.
– Продолжаем нашу работу, товарищи! Михаил Александрович переживает, это естественно. Но от наших переживаний не должен страдать учебный процесс. Я, товарищи, попросила бы относится серьезнее…
В ее голосе слышалось облегчение. Она явно обрадовалась, что инцидент благополучно иссяк, и теперь торопилась скорей закрепить достигнутое.
– Какие есть замечания?..
Сергей понимал, чем эта ее торопливость вызвана, но ему все равно было стыдно, он чувствовал раздражение, и поэтому когда педсовет довольно скоренько завершился, он спокойно дождался, пока учительская освободится, а, дождавшись, как вопросительный знак, склонился над Семядолей:
– Вам не кажется, Маргарита Степановна, что среди нас нашелся только один – человек? Который сказал, что думал?
– О чем вы, Сережа?
– Я о том, что все остальные попросту перетрусили. И я в том числе.
Он был зол и потому говорил очень резко.
Семядоля, тем не менее, не вспылила, а напротив вдруг как-то обмякла и жалобно замигала.