и обезбожение. Но перечисленные феномены – всего лишь самые очевидные симптомы, в первую очередь бросающиеся в глаза. Они базируются на «основополагающей метафизической установке» (там же, 57), то есть на таком взгляде на сущее в целом, который имеет определяющее значение для всех сфер человеческой жизни и всех видов человеческой деятельности. Базируются на решении о том, что вообще следует считать сущим и на что должно ориентироваться любое деяние или недеяние. По мнению Хайдеггера, основополагающая установка Нового времени характеризуется превращением человека в «субъекта», для которого мир становится совокупностью «объектов», то есть просто предметов, действительных или возможных, и этими предметами владеют и пользуются, их потребляют, отвергают или уничтожают. Человек как бы распрямляет спину, он больше не ощущает себя впущенным в мир, но воспринимает этот мир «как нечто противостоящее» (там же, 50) и фиксирует его в «картине мира». «Человек становится точкой отсчета для сущего как такового» (там же, 48).
Но разве человек не всегда был таким? Нет, говорит Хайдеггер, когда-то все было иначе и настанет время, когда, под угрозой гибели, человек опять станет иным.
Он был иным – в Древней Греции. В этом докладе Хайдеггер вкратце излагает свое представление о начальном способе жительствования в мире. Для Древней Греции характерна (как будет характерна и для нашего будущего, если мы вообще хотим иметь таковое) совершенно другая метафизическая установка: «Сущее есть то возникающее и самораскрывающееся, что своим присутствием захватывает человека как присутствующего при нем, т.е. такого, который сам открывается присутствующему, выслушивая его. Сущее становится сущим не оттого, что человек его наблюдает в смысле представления рода субъективной апперцепции. Скорее сущее глядит на человека, раскрывая себя и собирая его для пребывания в себе. Быть под взглядом сущего захваченным и поглощенным его открытостью и тем зависеть от него, быть в вихре его противоречий и носить печать его раскола – вот существо человека в великое греческое время» (там же, 50).
Это сжатое объяснение не столь понятно, чтобы его можно было оставить без комментариев. С точки зрения греческого мышления мир представляет собой сцену, на которую человек выходит – и сразу же оказывается среди себе подобных и среди вещей – не только для того, чтобы действовать и видеть, но и чтобы на него воздействовали, его видели. Место человека есть место видимости, причем в двойном смысле: он показывает себя (и только показывая себя, живет действительной жизнью, в противном же случае, так сказать, пребывает в пещере приватного существования и является «идиотом»