– Кто-то пришел.
И в ответ получал молчаливое пожимание плечами. Мол, не знаю, и мне неинтересно.
При этом Юля вела себя совершенно иначе. Если в момент появления папани она была дома, то непременно мчалась по коридору, оглашая все немаленькое пространство звонким восклицанием:
– Дядя Мишенька пришел!
К слову заметить, приход Ларисы Анатольевны такой помпой не обставлялся, и я ни разу не слышал, чтобы Юля назвала ее «тетей Ларочкой». Не говоря уж о том, что приход с прогулки или еще откуда-нибудь бабки Анны Алексеевны не вызывал у юной очаровашки вообще никакой реакции. А несчастную затюканную Лену с ее резвым Костиком в этом доме просто не замечали. С ней даже не разговаривали за столом. По крайней мере в те несколько раз, когда нам доводилось оказаться вместе в столовой.
Я уже говорил, что я не великий психолог и не великий педагог, могу к этому добавить, что я и не великий аналитик и как-то не привык задумываться над тем, что вижу и слышу. То есть вижу я хорошо и на слух не жалуюсь, все подмечаю, но никогда не обдумываю и не пытаюсь анализировать, как некоторые. Поэтому те странности, которые я замечал в доме Руденко, тихонько оседали в моей голове и никаких дополнительных знаний не приносили. И только в тот момент, когда я оказался в квартире Владимира Олеговича, количество странностей переросло в качество и заставило меня начать думать. Хотя и думатель из меня… в общем, примерно как и сыщик. Я все больше привык по части мужского обаяния и мускульной силы.
Еще не успел пройти первый шок от того, что в семействе Руденко, оказывается, имеются красивые (а Владимир показался мне просто-таки голливудским красавцем) и доброжелательные мужики, как меня с головой накрыл шок номер два под названием Муза Станиславовна. Вот хоть режьте меня, хоть расчленяйте – никогда не поверил бы, что у ТАКОГО мужа может быть ТАКАЯ жена. Я готов был увидеть женщину типа Дженнифер Лопес, или Анджелины Джоли, или хотя бы типа Мерил Стрип, то есть не такую откровенную красавицу, но доверху набитую шармом и изюминками. Увидел же я невзрачную, маленького роста женщину без груди и без попки, с тусклыми короткострижеными волосами невнятного цвета и бледным невыразительным лицом. Мне встречался такой тип лиц, и я точно знаю, что никакой косметикой, никаким самым умелым макияжем их не исправишь, наоборот, даже самые осторожные и деликатные краски делают некрасивость этого лица заметнее, а имеющиеся дефекты – выпуклее. Более того, жена Владимира Олеговича немного сутулилась и зябко куталась в длинную, достававшую почти до пола шаль и от этого делалась похожей на старушку. Улыбка же у нее была такой солнечной и сердечной, что я тут же засомневался: а знает ли она о своей некрасивости? Обычно женщины (во всяком случае, те, которых я знавал), сознающие собственную непривлекательность, ужасно страдают от этого, внутренне зажимаются, а внешне это проявляется резкостью, угрюмостью, нелюбезностью и неулыбчивостью. Комплексы внутри – проблемы с поведением снаружи, и моя подопечная Дана – яркий тому пример. Муза же Станиславовна была совсем не такой. А какой? Я даже не смог подобрать определение.