По двору бегали цыплята породы бантам. Старая охотничья собака недоверчиво посмотрела на меня, недовольно тявкнула и подняла одну бровь, но не выбежала к машине. Я поставил машину на тормоза и вышел. Собака апатично зарычала на меня, не двигаясь с места. Старая курица подбежала ко мне, кудахтая и хлопая крыльями, но в последний момент свернула к деревьям. Где-то внизу, в зарослях каньона, ребятишки испускали воинственные индейские кличи.
Человек, вышедший из каменного дома, вполне мог сойти за индейца. На нем были грязные парусиновые шорты и сандалии, а все остальное было обнажено и почти почернело от солнца. Прямые черные волосы с седыми прожилками свисали ему на уши.
– Хелло, – сказал он, исполняя молчаливую увертюру на своих ребрах, похожих на стиральную доску. – Разве не отличный денек? Надеюсь, вы обратили внимание на характер освещения. Оно совершенно особенное. Уистлер мог бы передать его на полотне, а я – нет.
– Мистер Уилдинг?
– Конечно.
Он протянул запачканную краской руку.
– Рад вас видеть. Рад видеть кого угодно и что угодно. Вам когда-нибудь приходило в голову, что свет создает ландшафт, так что в некотором смысле мир создан дневным светом? Я так считаю.
– Я никогда об этом не думал.
– Так подумайте, – искренне посоветовал он. – Свет создает ландшафт из древнего черного хаоса. Мы, художники, реагируем на него. Сегодня утром я не могу ступить и шагу, не чувствуя того, что чувствовал сам бог на второй день творения. Или это был третий? Но это, собственно, не имеет значения. Сам я утратил связь со временем. Я живу в чистом пространстве.
– Моя фамилия Арчер, – успел я сказать, прежде чем утонул в шквале слов. – Две недели назад...
– Извините, я был невежлив. Я так редко вижу людей, что становлюсь настоящим граммофоном, когда встречаюсь с ними. Арчер, вы сказали? Вы, случайно, не родились под знаком созвездия Стрельца? Было бы забавно, если это так.
– Мое имя Сагитариус[1], и это очень любопытно. Даже более любопытно, чем вы можете себе представить.
Уилдинг издал высокий громкий звук, подобно смеющийся птице – имитацию человеческой радости. Гулкое эхо его смеха было возвращено голосами ребятишек из зарослей.
– Но, помимо всего прочего, кто вы? – спросил он. – Входите и выпейте чашку чая. Я только что заварил.
– Я детектив. – Работаете по делу Синглентона?
– Да.
– О!
Он не стал повторять приглашения к чаю.
– Я уже рассказал все, что знал и не могу сообщить вам ничего нового.
– Я работаю один. С остальными я не беседовал и не знаю, что им известно и о чем они думают. У меня создалось впечатление, что он мертв. – Чарльз мертв?