«А он — нет! — выпалил адвокат с бессердечностью. — Он хочет развода, и, если вы дадите возможность ему подать в суд, он уйдет от вас, обобрав вас, и вы будете в проигрыше! Я лечу назад в мою контору приготовить все документы. Это просто невероятный случай. И мы выиграем дело!» С этими словами он отбыл, и моя подруга звонила мне потом, чтобы сказать, как он глубоко вошел в мое положение и как хотел помочь.
Много, много лет позже, пройдя через годы одиночества и трудностей, обычных для разведенной матери-одиночки в Америке, когда я растила дочь совсем одна, я поняла, как прав был молодой адвокат: в Америке все именно так. Но в 1972 году я еще не научилась жить по-американски, мои советские предрассудки довлели надо мной. И все, что он предлагал тогда, казалось мне вульгарным, циничным, жестоким. Я так не могла. Я не могла думать его мыслями. Нас не учили думать о материальной стороне семейной жизни («Любовь! Любовь!»), и я не могла считать деньги и думать о будущем моей дочери… Я просто не осознавала, что он предлагал мне наилучший выход из создавшегося положения.
И потому я написала ему формальное письмо, сообщая, что я не собираюсь подавать на развод. Что я благодарю его за всю проделанную работу.[14] Что я благодарю его за хорошие намерения, но что я вижу все дело совсем с иной точки зрения.
Вскоре пришло коротенькое письмо от него с отказом вести мои дела и со счетом. Он советовал мне, однако, немедленно подписать соглашение о разделении имущества, так, чтобы наша жизнь врозь была бы легально зафиксирована. Но он писал, что не станет мне в этом помогать.
Соглашение о разделе имущества было подписано в июле 1972 года, когда температура в Финиксе была выше 120° по Фаренгейту. Пять местных адвокатов и наш специалист по налогам присутствовали при подписании. Я отказалась от претензий на его ферму, на землю. Только маленькая ферма Мак-Катчин осталась мне, но я продала ее тут же, не в силах бороться: Вэс и его сын желали, чтобы у меня ничего не оставалось в «их районе» — каковым они считали, по-видимому, весь штат Висконсин.
Вэс и я сохраняли внешнюю дружественность и ни о чем не спорили. Его сын Брендок также был доволен, потому что богатый друг немедленно же покупал «Алдебаран» вместе с землей, скотом, машинами, так что он мог спокойно продолжать жить там и работать, теперь уже на ферме своего друга. (Меня никогда не покидало чувство жалости к этому молодому человеку, трагически потерявшему мать в детстве и выращенному в бездомности холодного Талиесина.) Они оба получили все что хотели. Ни один из них не подумал о будущем Ольги.