Порассуждав таким образом еще часок о том, как отвратительна уверенность корпо в своей непогрешимости, товарищ Паскаль менял тему и пространно высказывался о непогрешимой правоте коммунистов – в особенности тех священных образцов коммунизма, которые блаженствовали в святом граде Москве, где, как полагал Дормэс, улицы вымощены необесценивающимися рублями.
Святой град Москва! Карл относился к нему с таким же нерассуждающим и слегка истеричным восхищением, с каким иные фанатики в свое время относились к Иерусалиму, Мекке, Риму, Кентербери и Бенаресу. Прекрасно, пусть себе, думал Дормэс. Пусть себе поклоняются своим священным источникам – это вовсе не такое уж плохое развлечение для умственно отсталых. Но тогда почему же они возражают если он считает священными Форт Бьюла, или Нью-Йорк, или Оклахома-сити?
Когда Дормэс как-то выразил сомнение, так ли велики залежи железа в России, Карл с пеной у рта стал доказывать, что это совершенно несомненно! Ведь Россия – это Святая Россия и в качестве полезного атрибута святости должна иметь достаточные запасы железной руды; чтобы знать это, Карлу вовсе не нужны специальные данные, ему достаточно веры.
Дормэс не возражал бы против поклонения Карла Святой России. Но ведь Карл осыпал его насмешками беспрестанно повторяя слово «наивно» (любимое, а может быть, и единственное известное журналистам-коммунистам слово), когда Дормэс заикался о поклонении Святой Америке. Карл часто говорил о фотографиях в московском журнале «News», изображавших сильно обнаженных девушек на русских пляжах, что они свидетельствуют о процветании рабочих при большевизме; но он считал совершенно такие же фотографии сильно обнаженных девушек на пляжах Лонг-Айленда свидетельством вырождения рабочих при капитализме.
Дормэс с тревогой думал о том, что борьба в мире идет не между коммунизмом и фашизмом, а между терпимостью и фанатизмом. А в Америке дело осложняется еще и тем, что наихудшие фашисты отрекаются от слова «фашизм» и проповедуют порабощение капитализму под видом конституционной и традиционной исконно американской свободы. Они хуже всех потому, что крадут не только заработную плату, но также и честь. Преследуя свои цели, они готовы цитировать не только священное писание, но также и Джефферсона.
Превращение Карла Паскаля в такого же фанатика, как большинство вождей коммунистической партии, потому огорчало Дормэса, что когда-то он простодушно надеялся, что массовость коммунизма является залогом спасения от циничного диктаторства. А теперь он видел, что должен остаться одиноким – «либерал», презираемый всеми шумливыми пророками за отказ быть послушным орудием и тех и других. Но на худой конец, либералы, сторонники терпимости, может быть, сумеют сохранить что-то от цивилизации, независимо от того, какой вид тирании установится в мире. Когда я думаю об истории, я все больше и больше убеждаюсь, – размышлял Дормэс, – что все лучшее было создано свободным, ищущим, критическим духом, сохранение этого духа гораздо важнее, чем какая бы ни было социальная система. Но и поклонники ритуа-и варвары способны запереть людей науки и заставить их замолчать навсегда».