Василий Иванович, конечно, все объяснил. Дескать, для врага, что ли, хлеба выращивать? Дескать, хоть отборным зерном все засей, фашисты отберут урожай, набьют свои закрома, а нам одна солома достанется.
Умом понимал сказанное и сделанное, а вот сердцем… Оно и сегодня болью исходит, как вспомнится, что в этом году земля останется бесплодной. А ведь ее святейшая правда — рожать хлеба! Чтобы человеку жилось легко, чтобы он сыт и весел был!..
А у Виктора другая забота: Клава, плача от радости, вчера сказала, что у них к осени будет ребенок. Мальчик или девочка — этого она не знает, но что кто-то обязательно будет — точнее некуда.
Потом, немного успокоившись, Клава, разумеется, стала убеждать Виктора, что нисколечко не боится ни родов, ни того, что у них в доме сравнительно скоро появится еще один человек, который тоже захочет есть, который уже и сейчас настойчиво требует к себе повышенного внимания.
А он, Виктор, маленький, что ли? Сам в жизни ничего не понимает? Конечно, с таким делом он сталкивается впервые. Но Авдотья, Груня и другие деревенские бабы на что? Эти все знают, все могут!
Невольно вспомнилось, что ему обо всем этом Клава сказала только вчера, а с Груней, Авдотьей и Нюськой шушукаться начала никак месяц назад. Он-то, дурак, думал, что о мелких бабьих делах они судачат!
Пока шли к танку, Виктор все время думал о том, как он теперь вести себя должен. Напряженно думал, но в голову пришло только одно: хотя и хорошие люди рядом есть, все равно на него в первую очередь многие дополнительные заботы по хозяйству ложатся. С сегодняшнего дня все эти заботы на него ложатся. Каковы они будут, он точно не знал, но мысленно готовился принять их все полностью. И что велики, ответственны они будут — это тоже знал. Не потому ли и повзрослел за одни сутки, настолько повзрослел, что себя мужчиной почувствовал?
Танк увидели сразу. Его орудие было развернуто в ту сторону, откуда он пришел. Словно ждали танкисты погоню, словно в любую секунда были готовы встретить ее метким выстрелом.
— Видать, в обход Степанкова хотели проскочить, — сказал Афоня, машинально гладя рукой холодную броню танка.
— Ишь, и орудийную башню развернули. Чтобы орудие о ствол дерева не повредить.
— А здесь-то, если все так, как ты говоришь, они чего остановились? Не похоже, что танк в трясине застрял. Глянь, не буксовал даже. Просто пришел сюда и остановился, — не то возразил, не то подумал вслух Виктор.
— Может, и так, — согласился Афоня. — Может, они и не хотели обойти Степанково. Может, просто, чтобы не сдать врагу боевую машину и чуя скорую смерть, водитель нырнул с тракта в лес. И вел танк до тех пор, пока силы были… Разве сейчас точно угадаешь, что здесь прошлым летом случилось? — И добавил буднично, до обидного буднично: — Однако дух шибко тяжелый. Давай сперва захороним их, а потом и прикинем, что с танком сделать можно.