— Больше, надеюсь, вопросов не имеешь?
Каргин понял невысказанное желание Николая Павловича и поспешил проститься.
Деревня Лотохичи — всего шесть домиков, в половине которых, похоже, люди не жили уже несколько лет. И, как подумал Каргин, только потому, что место здесь — хуже не сыскать: и земли пахотной с гулькин нос, да и та в восьми километрах от деревни, и болота со всех сторон; даже вода, которую брали из маленькой речки, крепко тиной припахивала. А правильно ли причины определил, об этом спросить не у кого: немногих местных жителей, если верить Стригаленку, еще прошлой осенью фашисты куда-то угнали. За какую вину или для чего — этого никто не знал.
До весеннего половодья стояли в Лотохичах. Занимались боевой подготовкой, как того штаб требовал. И разведкой. Даже кое с кем из жителей окружающих деревень связь установили. Со всеми бойцами роты справедливо строг был Каргин. И все же к своим старым товарищам — особенно к Паулю с Гансом — требования предъявлял более жесткие. Умышленно так поступал: чтобы другие не говорили, будто он потачит своих, чтобы не только в его душе прочно утвердились Пауль и Ганс.
До тех пор в Лотохичах стояли безропотно, пока однажды утром, выйдя на крыльцо и глянув окрест, не увидел Каргин, что вода за минувшую ночь со всех сторон вплотную подкралась к горке, на склоне и вершине которой толпились избы Лотохичей. На острове он со своей ротой оказался! Лишь по гати, многие бревна которой давно сгнили, теперь можно было выбраться в лес. Почти три километра идти по гати до леса, не многовато ли?
— Тут, товарищ Каргин, у нас неприступная позиция! Если фашистские каты сюда сунутся, мы их на этой гати так употчуем, что навек запомнят!
Это сказал, конечно, Стригаленок. Он всегда появляется неожиданно, будто подкрадывается к тебе.
Рядовым бойцом был Михась Стригаленок в разведке у Юрки. Но все время норовил оказаться около командира роты. Словно специально кем-то приставленный для наблюдения за Каргиным и для оказания ему мелких услуг. Случалось, Каргин только заикнется, дескать, сюда надо бы такого-то вызвать, — Стригаленок уже сорвался с места. Или Каргин еще ощупывает свои карманы в поисках кисета, а Михась уже протягивает свой, с таким доброжелательством протягивает, что невольно в голову лезет: не закуришь у него — кровно обидится.
Кому-то все это, возможно, и понравилось бы, а Каргина иной раз до зуда в кулаках подмывало осадить Стригаленка, но пересиливал себя: боялся обидеть парня, глаза у которого были всегда такими доверчивыми, простодушными. Только поэтому и сейчас не вспылил, а сказал как только мог спокойно: