Он и позднее сам себе не мог ответить, почему вдруг встал и пошел за Нюськой. Разжалобила своим признанием? Захотелось поскорее узнать, как там, в лесу, люди из Слепышей обосновались? Может быть, и потому. Но скорее всего — сам устал от ожидания неизвестного, подвернулся маломальский повод — вот и удрал, вот и отступил с позиции, которую сам себе выбрал.
Они ушли за околицу Степанкова. Здесь уселись на траву в тени старой березы, которая устало клонила к земле свои ветви, отяжелевшие от множества зеленых сережек. Тут, в прохладной тиши, нарушаемой лишь стрекотом кузнечиков, Нюська и поведала, что все жители Слепышей единогласно проголосовали за то, чтобы старшим над ними стал Витька-полицай; и обосновались они лагерем на островке среди болота — километрах в двадцати отсюда; но это временно, только пока обосновались: Витька всем сказал, что обязательно надо искать другое место, более дикое и лучше пригодное для обороны и для внезапных вылазок; а еще краше — нащупать настоящий партизанский отряд и влиться в него.
— А что я в Степанкове оказалась, — тут Нюська немного замялась, но быстро справилась со своим внутренним волнением и выпалила, не опуская глаз: — Да один же вы!.. Постирать или подшить вам что-то надо будет… А потребуется вам — к Витьке или еще куда, — мигом слетаю.
Заиметь связного — о чем еще можно мечтать в его положении? Однако Василий Иванович осторожно, боясь обидеть Нюську, все же заметил:
— А люди? Они, знаешь, всякое подумать могут.
Нюська выпалила:
— Да как ты не поймешь, что я к тебе пришла? Может, ты и женатый, а я все равно взяла и пришла!.. И буду я рядом с тобой. Хоть кем при тебе буду. Ничего мне от тебя не надо, кроме слова или даже взгляда теплого!
Все это выпалила на одном дыхании и замолчала. Молчал и он. Да и что можно было сказать? Не имел он права даже на маленькую откровенность: у Опанаса Шапочника не может быть ни жены, ни детей, для всех людей он одинешенек на белом свете.
— Эх, Нюська, Нюська, — только и вырвалось у него.
В тот день Василий Иванович больше не вернулся на свое место перед окнами комендатуры: сначала все расспрашивал Нюську о том, как шли в лес, как вели себя дорогой и там, да знает ли она точно, что намерен в ближайшее время предпринять Витька-полицай, а потом просто сидел на сеновале, сидел в чужих исподниках, удивляясь и радуясь тому, как скоро Нюська стала своей в этом доме, где еще вчера ни один человек даже не подозревал о ее существовании; и белье-то с Василия Ивановича она почти насильно содрала и выстирала, а теперь вместе с хозяевами копошилась в огороде; он не слышал, о чем они там судачили, но голоса были явно дружескими.