— Слышь, Мыкола, а мне было показалось, будто ты здорово обрадовался, когда тебе автомата не досталось?
— Выходит, заметили? — удивился тот, почему-то радостно улыбаясь.
— Не юли, — нахмурился Григорий.
— Беда не люблю железа стреляющего или режуще-колющего. И драк вообще сторонюсь, — посерьезнев, ответил Мыкола. — Не только смерти, но и просто крови боюсь. С самого детства такое со мной творится… Только, чем хотите, клянусь, когда на задание какое поведешь, трусить, конечно, стану — никуда не денешься, если моя природа такая! — от страха, может, и разрыв сердца у меня сотворится, но все равно раком не попячусь!
Это откровенное признание убедило Григория и всех других в главном, все поверили, что Мыкола действительно скорее разрыв сердца заработает и умрет, чем на подлость пойдет: большой внутренней силой человек обладать должен, чтобы так перед людьми обнажиться.
Потом один из новичков — невероятно окающий волгарь, назвавшийся пулеметчиком, — предложил сегодня же ночью пробраться к колючей проволоке лагеря.
— А что мы выиграем? — немедленно вопросом убил Григорий это вроде бы и дельное предложение.
Действительно, что? Те, томящиеся за проволокой, будут знать, что убежавшие живы и бродят рядом? Велика ли польза от всего этого, если учесть, что и на подонка можно нарваться? На предателя, способного за окурок шум поднять или с доносом уползти?
— Нет, наша тропочка прежде всего побежит к тракту. Там, случается, и ночью гитлеровцы шастают, — спокойно и деловито высказался Григорий. — Конечно, жаль, что сегодня мы конкретной цели не видим, не разработали, так сказать, план операции. Но ведь когда-то и с чего-то начинать надо? Так зачем тянуть?
Ночь выдалась лунная и такая безветренная, что на березах ни один листик не шелохнулся. И почему-то — удивительно отзывчивая на любой звук. Даже гнусавое гудение комаров, атакующих скопищем и со всех сторон, сегодня звучало невыносимо громко.
Всю ночь пролежали Григорий с товарищами в кустах у дороги, словно забытой всеми. Солнце должно было уже вот-вот всплыть над лесом и ударить по земле своими лучами, а Григорий все пытал счастье, все не отдавал приказа об отходе. Недалеко от него на своих местах лежали новые товарищи. Лежали спокойно, не выказывая ни нетерпения, ни волнения.
Это радовало, крепко обнадеживало, и Григорий наконец сказал больше себе, чем им:
— Со всяким может случиться такое, что счастье не сразу к нему всем фасадом повернется.
Сказал это и увел свою группу в лес, где под деревьями еще держался прохладный полумрак.
4
Отошли от тракта километров на пять и выбрали для дневки холмик, поросший сосняком: здесь и земля была посуше, и ветерок сюда наведывался, хоть и на короткое время, но тревожил комаров. Григорий приказал остановиться здесь, сказав, что нет резона ноги утруждать, если той ночью опять на тракт идти надо будет. Все спокойно встретили это решение, только дед Потап поворчал немного: дескать, им, молодым, времени еще не жалко, а вот ему, пожившему на свете, уже каждый час дорог; дескать, разве это порядок, когда человек здесь разлеживается, хотя у него дом есть и там работы полно?