Пузырек валокордина. Валидол в таблетках. На стуле в углу – стопка газет “Советский спорт”. За несколько лет.
В навесном шкафчике – самая простая посуда. Несколько склеенных из осколков чашек. Пользоваться ими уже невозможно.
Такого рода богатства мне достались.
Когда мы закончили, понятых пришлось будить. Оба они задремали на диване плечом к плечу, как в вагоне метро.
Мы расписались под актом и описью. Юрист встал, потянулся, зевнул.
– Видишь, – сказал жэковец участковому, – какой молодой. Я бы потянулся, у меня бы каждый суставчик застонал, заскрипел, а его и не слышно, будто кошка.
Юрист рассмеялся, а участковый погасил на кухне свет и сказал:
– Форточку не забудьте закрыть.
– Погодите! – воскликнула я. – А мне-то что теперь со всем этим делать?
Они оглянулись на меня.
– Да что хотите, – сказал участковый.
– Но квартиру от вещей все-таки освободите, – сказал жэковец.
– Прямо сейчас?
– За неделю управитесь?
Я попросила разрешения задержаться в квартире, оглядеться, подумать.
– Почему бы и нет? Правда, Сергей Иванович? – сказал жэковец. – Вот вам ключ. Запасной у меня имеется, а новые жильцы все одно новые замки врежут.
На самом деле мне ужасно хотелось, чтоб все ушли, а он остался.
Чтобы мы посидели с ним вдвоем на кухне, поставили бы чайник, выпили бы как ни в чем не бывало чаю из целых чашек. Открыли бы форточку.
Он бы выкурил папиросу и рассказал мне о гардеробщике. Жэковец, несомненно, был человек проницательный.
Возможно, он и остался бы со мной. Но я не решилась его об этом попросить. Впоследствии же, когда я заглядывала к нему в контору, там толпился народ, и поговорить один на один, не торопясь, вдумчиво, было невозможно. Да к тому времени я уже и не знала, какие вопросы задавать о гардеробщике, в такую фантастическую фигуру он вырос.
Так просто. Умирает человек, и все, что он хранил, берег, из чего пил и ел, все его – уже ничье, не имеет ни значения, ни смысла.
Никто уже не знает, кто изображен на этих фотографиях, кто написал эти письма. Да никто и не будет об этом думать. Снесут на помойку и фотографии, и письма, и чашки, и старый стол, и заботливо склеенные фигурки. Всё. Жизнь кончилась. Растворилась во тьме.
И откуда знал гардеробщик, что не решусь я просто так взять и выкинуть все эти вещи? Зачем они мне? Зачем мне его жизнь? Да и что я могу узнать о ней из этих осколков? Пусть даже склеенных.
Я листала на кухне старый пузатый альбом. Листала внимательно, надеясь увидеть какой-то знак, какой-то намек, оставленный мне гардеробщиком. Какое-нибудь указание, объяснение, зацепку.