— Ещё одна долина, — сцепив сухие тонкие пальцы, повторил Нгагван. — Ещё один перевал… Последний?
Но йог не принял или, вернее, не понял словесной игры.
— Я готов, — просто ответил он, угадав недосказанное.
— Ваша решимость под стать заслугам, — умело польстил старик. — Недаром вам каждодневно слышится плеск волн в море освобождённых энергий… Что касается меня, то я никудышный пловец и вряд ли скоро увижу другой берег.
Какое бы эстетическое наслаждение испытал старый лама, если бы мог надеяться на то, что собеседник понимает его. Каждое слово было как зерно в чётках. Рассчитанная на посвящённого образная система не столько раскрывала мысль, сколько множила её бесчисленные оттенки. Давая понять, что не надеется в этой жизни достичь высшего просветления, верховный лама как бы намекал на совершенно иное знание, доступное именно ему, мыслителю, труженику, и ускользающее от интуитивистов, способных не более чем грезить среди ясного дня.
Норбу промолчал с неопределённой улыбкой. Все внешнее им воспринималось как тающий дым.
Слепя огранкой, рассыпались в ледяных испарениях непостижимые шлифованные камни. Складывался мгновенный узор и сразу исчезал, а гулкая пустота долго отщёлкивала протяжное эхо. В игре бесчисленных сочетаний замыкались и вновь разматывались зодиакальные циклы, и в случайно повторенной раскладке кому-то снилась, наверное, вспыхнувшая метеором чужая судьба.
То, что для Нгагвана было отвелеченной метафизической категорией, Норбу воспринимал со всей чувственной полнотой. Он был ликующей частицей, летящей сквозь мрак и холод к звёздному целому, застилавшему уже весь горизонт. За мгновение до встречи он готовился навсегда забыть однажды навеянный сон, чтобы разом вспомнить все-все и, прочертив небо, рассыпаться невидимой пылью.
— Как же вы доберётесь туда? — с едва уловимой ноткой осуждения спросил Нгагван Римпоче. Он явно давал понять, что не станет помогать человеку, который, увы, не нуждается ни в чьей помощи.
— Богатый саиб, который прибыл издалека с прекрасной апсарой, одетой мужчиной, взял меня в свой караван.
— Что? — едва владея собой, прошептал поражённый старик. — Белые люди тоже хотят проникнуть в долину?
— Они приехали издалека, чтобы увидеть свет.
Верховный мимолётно отметил, что язык Норбу беден и вместе с тем перегружен ненужными оборотами. Но не это взволновало его, совсем не это… Сбывались самые мрачные опасения. Чужие люди собирались, причём совершенно открыто, спуститься в зелёные низины с перевала Лха-ла!
Прямых запретов на это, конечно, не было. Но в течение столетий созрела и чётко выкристаллизовалась в сознании поколений традиция, нарушить которую было бы равносильно святотатству.