— Тридцать три… тридцать четыре…
А наверху Нимайер поджигает тянущийся к вертолету бикфордов шнур. Рюкзак за плечи, палку в руки — и прочь, прочь, не оглядываясь. Слишком поспешно уходит он от устоявшегося безмолвия пустыни. Ботинки для лучшей опоры обмотаны тряпьем.
— Семьдесят семь… — беззвучно считает вдохи Берн. — Семьдесят восемь… семь… десят… де…
Затих. Глаза закрываются. Грудь застывает на полном вдохе.
Некоторое время еще стучат насосы. Затем и они стихают. Вот замедлился приводной шкив последнего, уже не проворачивается, дернулся туда-сюда — застыл. Цикл консервации отработан. Теперь только лепестки электростатического реле, непрерывно заряжаемые альфа-частицами от радиевой пилюли между ними, могут, опав, замкнуть цепь схемы оживления. Но опадут они не раньше, чем количество радия уменьшится вчетверо.
Солнце поднимается над пустыней. Начинается ветер. Порывы его взвихривают струйки песка у подножия насыпанного взрывом холма, качают укоротившийся бикфордов шнур под брюхом вертолета, отдувают извергающийся из него дымок.
Песок завивается и вокруг ног Нимайера. Он шагает широко и озабоченно. Когда за спиной раскатывается второй взрыв — останавливается, оглядывается на горящие обломки вертолета, бормочет:
— И черт с тобой! У тебя то ли будет вторая жизнь, то ли нет, а я — вот он. — Поправляет лямки рюкзака и наддает: надо побольше пройти до жары.
Это произошло осенью 1952 года. Семь лет спустя после разгрома фашизма в Германии, Италии, Японии.
И семь лет спустя после первых испытаний и применения атомных бомб.
И за пять лет до запуска первого искусственного спутника Земли.
За девять — неполных — лет до полета в космос человека.
За семнадцать лет до высадки людей на Луну.
За тридцать девять лет до распада СССР.
…И за разное количество лет до различных кризисов, свершений, открытий, политических убийств, переворотов, конфликтов и иных событий.
Ветер времени, ветер устойчивости и перемен, ветер событий, их отрицания и повторений гуляет по Вселенной. Он вьюжно завихривает материю в галактики, гонит невесть куда светила, вокруг которых — где по эллипсам, где как — мотаются вещественные смерчики-планеты. Он же — по цепочке преобразований — закручивает на планетах круговороты веществ и энергии, атмосферные вихри — то есть становится просто ветром.
И малая часть его, перегоняя по Гоби барханные стада, начисто сглаживает следы экспедиции Берна. Это место совсем перестало отличаться от своих окрестностей. Только иной раз движение воздуха осыплет пласт песка на крутом склоне бархана, обнажится покареженная лопасть, металлический прут, клок брезента. С каждым годом останки все ржавее, ветшее — того и гляди, рассыплются в пыль.