Этот день я просидел под деревом, завернувшись в ткань из матраца, а костюм и рубашку разложил на скатах палатки для просушки. От слабости все время дремал. Когда не дремал, посматривал на небо. Не может быть, чтобы вертолет мне приснился. Я очень хорошо видел, как он летел над белой верхушкой волны и целую минуту висел над бухтой.
Вечером в той же банке сварил что-то вроде супа из мидий и саранок и немного поел. К ночи удалось собрать сучьев, наломанных шквалом. Перед самым сном вдруг вспомнил про календарь, нашел палку с зарубками и вырезал новые отметины.
Завтра двадцать седьмой день…
Горло у меня прошло на вторые сутки.
Может быть, помог кизил с кипятком, которого я выпил банок десять, а может, я уже так привык к холоду, что простуда меня не брала. Я читал, что солдаты, находящиеся на фронте, почти не болели, хотя спали в окопах под дождем и снегом и долгие месяцы не видели настоящего жилья. Это происходило оттого, что организм, находящийся в постоянном напряжении, сильнее сопротивляется болезни.
Когда я на двадцать восьмой день островной жизни проснулся у потухающего костра, горло только слегка саднило и чувствовал я себя довольно бодро.
У входа в палатку и под деревом валялись вялые зеленые дудки. Да, это был борщевик, и о нем мне рассказывала мать.
Я учился тогда в четвертом классе. Мы только что приехали на Дальний Восток. Вместе с мамой первый раз в жизни попал в тайгу. Помню, мне очень понравились огромные резные листья и могучие стебли, толщиною чуть ли не в мою руку. Я срезал один стебель и обрадовался: он был пустой внутри. Из него могла получиться хорошая трубка.
— Это борщевик, — сказала мама. — Его иногда разводят на полях для силоса. А молодые побеги можно добавлять в салат и даже есть просто так. Они слегка сладковатые. Но учти, Сашка, в жаркие дни в зарослях борщевика находиться нельзя. Он выделяет ядовитые эфирные масла, которые раздражают кожу и могут даже отравить человека. Будь осторожен.
Наверное, и бред у меня был от борщевика.
Я стал готовиться к новому походу на Мыс Форштевня.
Волны принесли с собой много мусора. Я перелезал через высокие валы грязи, ветвей, бревен, сползал в ямы, полные какой-то слизи, и окончательно выбился из сил, не дойдя до Левых Скал. Однако другого пути не было. Спуск по склону сопки напрямик к Берегу Правого Борта закрывали сплошные джунгли кустов. Через них можно было продираться только с топором. Северо-западный склон в направлении Мыса Форштевня был таким крутым, что туда нечего было и соваться. Хорошо еще, что солнце опять было в дымке и не палило, а только слабо грело.