Грек в подробностях изложил положение дел, и, сбиваясь на жаргон, описал бой за городом, потери, похороны убитых, рассказал о сгоревшей заправке, о магазине и зарезанных братанах.
— А кроме питерских — плотно сидят на хвосте следаки. — потер лоб рукой и помассажировал глазные яблоки. — С этим чертом рогатым, с Алмазом, надо что-то решать. Подозрение — в аквариуме колется. Балаболит. Я передавал маляву, что как попадет в ломбард или на зону, мы поможем устроиться. Ну и, кинем на алтарь абиссинский налог. Только барбосы его на понт ловят, балкой грозятся, а он думает — в цвет. Васек он, сливать надо.
Мурка согласилась, отвечая так же, на фене.
— Ладно Грек, думаю, ты прав. Опешил он. Мне гапка из гадиловки тоже на это намекал. Через глухарей выясни, чего да как — пока он не двинул куму, и пускай двадцать на два покумекают. Освободить зеленым прокурором все равно не получится. Да и не пойдет на это, здесь у него прищепка осталась, говорят в положении, на третьем месяце. Может, от того и опешил. Колонется, точно колонется. Если нужно ежика под кожу — делай. Так. Скоро подойдет Атамбай, пусть тоже занимается похоронами, а меня к акиму, я позже.
В приемной акима работала скрытая аппаратура, позволяющая из кабинета видеть, что творится в предбаннике. Это позволяло настроиться на разговор в зависимости от того — как человек себя ведет. Он не любил слишком веселых, считал таких людей пустышками, а, кроме того, опасными для общения: все мысли на языке, поручи серьезное дело — прохохочут. Служивые из акимата знали о вкусах барина (так за глаза его называли), и ходили по коридорам власти смурными, малоразговорчивыми, подозрительными. Не являлось секретом, что при удобном случае некоторые барину постукивали, и совсем даже не по служебной необходимости.
Когда Козыбаев увидел на мониторе Муратидзе, поизучал немного, то через секретаршу распорядился впустить. Поднялся, и грудью вперед вышел встречать, изображая подобие улыбки на холеном лице.
— Клеопатра Алексеевна! Рад видеть! Не верите — в Астане вспоминал! — провел её и усадил в кресло за журнальный столик в уголу кабинета. Сам сел напротив. Повздыхал для приличия и всплеснул ладонью. — Дела, знаете. Некогда личную жизнь устраивать. — смотрел на Муратидзе, как кот на сметану, разглядывал тонкие черные брови, прямой, с легкой горбинкой нос, подпухшие губы, изящный подбородок. Ниже наводить резкость стеснялся, но и без резкости проклевывались сладкие дыньки через тонкий свитер. Вздохнул еще раз, с шумом втягивая воздух. — Я вас, собственно для чего позвал… В курсе?