— Надо в Алма-Ату заслать весточку Булату-Сифону. Он в Новосибирске коронованный.
— Авторитетный вор. Я слышал, по зонам бучу затеял?
— Да это так, права качает. Проверяет силу.
— А кто поручился, говоришь? Я в Волгограде на неделе отметился.
— Седой.
— А-а! Так замочили его, Филя теперь там! Поганый слушок ходит — Филя и мочил. Но доказательств нету. След, между прочим, тянется туда же, в Чимкент, к «Серым волкам».
Гастрит со стоном, держась за лоб, посоветовал Ивану Иванычу, указывая на прыгающую посуду:
— Убери ты лишнее со стола! Ведь попадает!
Иван Иваныч согласно кивнул, вытирая пот полотенцем, и нажал кнопку для вызова прислуги.
— Э-э-э! Сапог ты, Гастрит, сапог! — безнадежно уведомил он. — На море не стол называется, а бак. Не пол — а палуба, не стена — а переборка, не потолок — а подволок.
Вошел гарсунщик.
— Вызывали, Иван Иваныч?
— Ты, мил-человек, убери с бака лишнее. Того и гляди, перевернется все. Оставь водочки и икорки.
— Хорошо, Иван Иваныч.
Гарсунщик, качаясь и маневрируя, ловко подхватив разнос, быстро орудовал с посудой. Голова отпил большой глоток минералки.
— А какой резон Булату-Сифону встревать? Дело не простое, мокрухи много. Зачем ему рисковать людьми?
— Да-а… Мокрухи много. Помню, в прежние времена за мокрое сходняк не жаловал. Интеллигентные воры были, держатели традиций. Власть была в руках законников. А теперь? Беспредел! Банд больше — чем страна может выдержать. — Иван Иваныч почесал волосатую грудь. — Тесновато на одном пространстве ворам с беспредельщиками. — он вздохнул. — Менты дураки. Им бы воров поддерживать, как прежде, тогда в стране можно и порядок навести.
Цунами скривился.
— Ну-у, Иван Иваныч, загогулину сделал. Может, предложишь сотрудничать с ними?
— Сотрудничать, не сотрудничать, а задуматься стоит. Они воюют на два фронта: и против воров, и против мокрушников-беспредельщиков. Как ни крути, а тактические интересы у нас схожие: лишняя кровь ни к чему. В отличие от бандитов.
Голова снова спросил:
— Булату-Сифону пообещать что-то? Или как?
Цунами в который раз протер голову полотенцем, сверкая золотым перстнем.
— Они нам сколько, тринадцать должны? «Волки»?
— Тринадцать, плюс счетчик.
— Ну вот. Пятьдесят процентов — Булату-Сифону. На меньшее не согласится.
— И то верно.
Гастрита на диване начинало выворачивать, он мычал, прикладывая ладони ко рту, сверкал белками и сползал на ковер. Иван Иваныч отчаянно вскрикнул, расплескивая недопитую рюмку, швыряя её на стол:
— В гальюн! В гальюн давай! Вестовой! Гарсунщик!
Вбежал вестовой и потащил Гастрита из кают-кампании. Через десять минут вернулся он бледный, виноватый, шатаясь от слабости, от бортовой и одновременно килевой качки.