Его сознание треснуло, выпуская из своих глубин цепь страшных, жутко-болезненных и не до конца понятных ему образов…
Перед глазами Антона вдруг закружились звезды… Яркие, немигающие, холодные.
Он чувствовал их враждебность, он задыхался, скованный по рукам и ногам каким-то нежно-зеленым сиянием.
Суспензорное поле…
Круговорот звезд становился похожим на тошнотворную карусель…
Он вспомнил. Вспомнил медленно вращающиеся в вакууме глыбы астероидов и плывущее на фоне черноты еще более темное опахало.
Время внезапно потеряло свой смысл… Он был обречен. Он боялся окружавшей его пустоты…
Сквозь нежное сияние суспензорного поля к нему тянулись суставчатые руки облаченных в скафандры инсектов… Скрежет их нечеловеческих голосов раздирал его мозг…
Вот, оказывается, когда он впервые услышал чужие мысли!..
Антон с физической болезненностью ощущал, как его сегодняшние, вчерашние впечатления наслаиваются на вырванные из подсознания ирреальные образы, страшная правда незаметно перемешивается с не менее жутким вымыслом, словно кто-то невидимый смешивал в его мозгу невозможный коктейль воспоминаний и мыслей…
Мамочка…
Какой-то теплый, смутный образ на фоне растерзанного подсознания… Мама… Мама…
У нее было лицо Даны… Нежность ее рук перекликалась с пьянящей лаской любимой…
Бездна кружилась, баюкая разум, и страшные огоньки звезд кинжальными росчерками просвечивали сквозь ореол суспензорного поля, а переломанные балки выбитых сегментов оранжереи космического корабля торчали, словно сгнившие бревна старого блиндажа…
Антон последним, неимоверным усилием уцепился за этот вполне реальный фрагмент собственной памяти. Блиндаж… Инсекты… Атака…
Я должен вернуться туда!..
И он вернулся…
Цепкие когти Бездны вдруг разжались, отпуская его горло…
Страшные тени парадным строем двинулись назад, одна за другой исчезая в черном омуте подсознательной памяти…
Чей-то знакомый голос еще прорывался оттуда, и руки тормошили скорчившееся тело.
— Ну, Антон, миленький, очнись… ну же!..
ОН ВСПОМНИЛ!!! ВСПОМНИЛ ЭТО ЛИЦО И ЭТОТ ГОЛОС!..
— Дядя Белгард…
Руки продолжали тормошить его, реальность возвращалась, и вместе с ней на него накатил грохот, ноющий визг уходящих на излет осколков и голос, уже не тихий, а рвущийся на высоких нотах отчаянного крика:
— Ну, вставай же, мать твою, солдат! Очнись! Началось!
* * *
Впоследствии Антон так никогда и не узнал, сколько времени он провалялся в беспамятстве на дне окопа.
И еще он не смог ответить самому себе на вопрос о том, что на самом деле оказалось страшнее: потусторонний мир жутких воспоминаний или та реальность, куда он так страстно хотел вернуться.