Дана, не обращая внимания на его насупленный вид, беззаботно скакала по аллее. Она первая подружилась с ним в тот самый день, когда он очнулся от странного состояния «небытия», которое тоже, как и весь мир вокруг, не находило своего объяснения в сознании мальчика.
Он просто был, и все. Открыл глаза и понял, что стоит посреди высокого, мрачного холла какого-то здания, а за руку его крепко держит незнакомая женщина с коротко остриженными волосами и броскими, некрасивыми чертами лица.
У Антона совершенно не осталось прошлого, как будто его никогда и не было, и сколько он ни старался, так и не смог вспомнить, что происходило с ним до той минуты, когда он пришел в себя в этом мрачном, сером помещении с высокими колоннами… Когда он попытался спросить об этом у женщины, что крепко держала его за руку, Тетя Сержант — так за глаза звали дети своего воспитателя — строго ответила, что он болел и потому ничего не помнит.
В душе Антон не поверил ей — ведь помнил же он свое имя, и фамилию… и больше ничего…
Эта внутренняя пустота пугала его до слез. Все вокруг казалось чужим — и серый город, и люди, и деревья. Подсознательно он чувствовал, что все должно быть не так, но эта мысль не находила под собой реальной почвы.
Иногда на самой границе заполнявшей его память пустоты начинали скользить какие-то смутные, страшные тени… как будто кто-то невидимый на миг приподнимал непроницаемую завесу черноты… и тут же все исчезало…
…Углубившись в свои, совсем не детские мысли, Антон почти не слышал того, что говорила ему Дана, и очнулся только тогда, когда сильная рука Тети Сержанта вдруг больно сжала его плечо.
— Ты где это шлялся, паршивец?
Антон поднял глаза и посмотрел в ее крупное, лошадиное лицо.
— Я гулял… — неожиданно для самого себя ответил он, внутренне сжавшись от проявленной дерзости.
— Ты что, забыл, как нужно себя вести? Как положено обращаться к своему воспитателю?
— Господин Тетя Сержант! — выпалил Антон, и из его глаз вдруг непроизвольно брызнули слезы.
— Не тетя сержант, а просто — господин сержант! — грубо оборвала его воспитатель. — Дети, — повернулась она к остальным, — ваш новый товарищ не понимает, как нужно себя вести, поэтому мы досрочно возвращаемся в казармы.
Всю дорогу назад Дана не отходила от него, взяв за руку и пытаясь успокоить, но Антон, казалось, не слышал ее. Он шел, словно заводная кукла, машинально переставляя ноги. Он был один. Совершенно один во всем мире, несмотря на доверительный шепот Даны и ободряющие взгляды некоторых ребят…
…Вечером разозлившиеся из-за прерванной прогулки мальчишки здорово побили его, но Антон даже не заплакал. Боль физическая была терпимее, чем та моральная пустота, что царила внутри.