* * *
Город…
Он существовал вопреки всему.
Девять веков истории наложили на него свой неизгладимый отпечаток в виде многочисленных следов эрозии, шрамов от войн и катастроф и прочих зачастую независимых от воли и деятельности людей отметин, но ни время, ни войны не смогли внести существенных изменений в его архитектуру. Казалось, что он незыблем, как кора планеты.
Мрачным, серым прямоугольником лежал он посреди испаханной людьми и войной равнины. Его стены, сложенные из многотонных базальтовых блоков, поднимались к небу на сто двадцать метров.
Одна сторона гигантского серого прямоугольника равнялась ста километрам. Четыре стороны замыкали квадрат с плоской крышей из стеклобетона, на которой серыми, местами осыпавшимися утесами возвышались кварталы современных зданий.
Издали это походило на незавершенное строительство, некий фундамент, заложенный для чего-то монументального.
Собственно говоря, так оно и было.
В недрах Города, под одной из плит, покоилась прозрачная капсула, сквозь материал которой без труда просматривался заключенный внутри кусок керамлитовой брони от обшивки космического корабля. На нем крупными, выполненными еще при литье бронеплиты буквами выделялась рельефная надпись:
«Колониальный транспорт „Бристоль“. Земля. 2342 год».
Живущие ныне поколения уже успели забыть свои корни, которые терялись в туманной бездне тысячелетней истории. Этому в немалой степени способствовала война и вызванные ею долгие периоды деградации, когда сознание людей откатывалось назад, из поколения в поколение теряя частицы своих знаний, а вместе с ними — и истории.
На самом деле Город являлся всего лишь обветшалым цокольным этажом несостоявшегося мегаполиса.
У Ильи Матвеевича Белгарда этот факт не вызывал никаких сомнений. Забравшись на самый верхний этаж обветшалого небоскреба, на что у него ушло почти полдня, он получил возможность окинуть взглядом всю панораму застывшего тысячу лет назад строительства.
Настроение у бывшего капитана картографического крейсера «Терра» было подавленным. Два месяца, истекшие с того момента, как он пришел в сознание на жесткой госпитальной койке, спрессовали в себе столько событий, что ему казалось — прожита еще одна жизнь. Страшная, непонятная, жестокая…
Он до сих пор не мог осознать всей чудовищности произошедших с ним перемен. Сидя в инвалидной коляске у обвалившегося парапета балкона, он смотрел на простершуюся под ним панораму руин и думал о том, как найти свое место в этом измотанном непонятной ему войной обществе, где царили простые и жестокие законы.