"Не смей размякать! -кричал панический голос. – Если ты размякнешь, он может остервенеть и убить тебя!"
Мир снова вернулся в фокус. Он увидел, что и Белч, и Виктор перестали смеяться. Они нервничали.., выглядели испуганными. Это лицезрение прояснило разум Бена. Вдруг они не знают, что он собирается делать или как далеко он может зайти. Как бы ни были плохи мысли, действительность может быть хуже. Ты должен думать. Пусть ты никогда не делал этого раньше, сейчас надо думать. Потому что его глаза говорят правду: что он нервничает. Его глаза говорят, что он ненормальный.
– Это неправильный ответ, Титьки, – сказал Генри, – если любой скажет «Дай мне списать», я не дам ни хрена. Понял?
– Да – сказал Бен, его живот сотрясался от рыданий. – Да, я понял.
– Так, хорошо. Жаль, но приближаются взрослые. Ты готов к взрослым?
– Я.., я думаю, что да.
К ним медленно подъезжала машина. Это был запыленный «Форд 51» с пожилыми мужчиной и женщиной, втиснутыми на переднее сиденье, как пара манекенов из универмага. Бен видел: голова мужчины медленно повернулась к нему. Генри приблизился к Бену, пряча нож от людей в машине. Бен почувствовал его кончик, упирающийся в его тело прямо над пупком. Нож был все еще холодный. Он не понимал, как это может быть, но он был холодный.
– Давай, кричи, – сказал Генри. – Тебе придется собирать свои херовые кишки из своих тапочек.
Они были друг от друга на расстоянии поцелуя. Бен мог почувствовать запах фруктовой резинки изо рта Генри.
Машина проехала и продолжала двигаться по Канзас-стрит, медленно, на одной скорости, как на Турнире парада роз – Хорошо, Титьки, вот второй вопрос. Если я скажу «Дай мне списать», что ты должен сказать?
– Да. Я скажу да. Сразу же.
Генри улыбнулся.
– Хорошо. Это правильный ответ, Титьки. Теперь третий вопрос: какие гарантии, что ты никогда не забудешь этого?
– Я.., я не знаю, – прошептал Бен.
Генри опять улыбнулся. Его лицо зажглось и на какой-то миг стало почти прекрасным.
– Я знаю! – сказал он, как будто открыл великую правду. – Я знаю, Титьки! Я вырежу свое имя на твоем огромном жирном пузе!
Виктор и Белч рассмеялись. На какое-то мгновение Бен почувствовал непонятное облегчение: это не могло быть ничем, кроме выдумки, – просто эти трое надумали хорошенько напугать его. Но Генри Бауэре не смеялся, и Бен вдруг понял, что Виктор и Белч смеются потому, что они уверены – было ясно – Генри не может говорить такое всерьез. Но Генри не шутил.
Нож открылся, гладкий, как масло. Кровь выступила ярко-красной линией на бледной коже Бена.
– Эй! – закричал Виктор. Слово вышло приглушенным, словно он в испуге проглотил его.