Саймон неспешно погружался в нее. Он хотел и все делал для того, чтобы в памяти ее накрепко отпечаталось каждое его прикосновение, его запах, все то, что испытывала она, когда он находился в ней. Она навсегда запомнит его. Он понимал, что скоро всему конец, что ночь эта пролетит, и это предчувствие конца возбуждало в нем отчаяние. Пот покрывал ее тело, волосы ее липли ко лбу и щекам мелкими кудряшками. Линетт извивалась и скользила под ним, и голова ее металась из стороны в сторону, а он между тем продолжал трудиться над ней с тщательной неспешностью. Внутрь и наружу. Глубже. Назад, оставив внутри только кончик. С каждым мгновением он наращивал в ней возбуждение, делая ее подъем к вершине, к оргазму, событием долгим, неторопливым, незабываемым.
Линетт обвила ногами его бедра, притягивая его к себе, стараясь ускорить его движения до того бешеного темпа, в котором, как подслушала она за дверью, двигались его гости. Но попытки ее оказались тщетны – она не могла состязаться с ним в силе. Ничто не могло его поколебать. Он просто тихо рассмеялся и, словно хотел подразнить, лизнул ее выпирающие соски горячим языком. И когда, наконец, пришел оргазм, он был ошеломляюще бурным. Столь долго копившееся возбуждение вырвалось наружу, сотрясая ее тело. Внутренние мышцы благодарного лона сократились, высвобождая восторг, и сжали его набухший пенис. Линетт закричала раз, другой. Не в силах остановиться, она раз за разом выкрикивала его имя.
– Да, – шептал ей на ухо Саймон, – расплавься для меня, тиаска, растекись горячим воском, и я слеплю тебя под себя.
Так оно и было. Она чувствовала, как размягчается ее тело, чтобы охватить его еще лучше, еще совершеннее. Он продлевал ее удовольствие, продолжая толкать себя в нее до тех пор, пока она не подступила к самому краю. Она боялась, что сойдет с ума. От восторга у нее перехватило дыхание.
И лишь когда она в изнеможении осела под ним, широко раскинув ноги, он решился получить свою толику наслаждения. После пережитого эти толчки, такие глубокие, такие мощные, в бешеном ритме, казались ей почти непосильным бременем. Он шептал ей на ухо нежности, хвалил ее, подбадривал, он запоминал нежную текстуру ее кожи, упругость тела, запах ее и ее самоотверженность.
– Для тебя, – прошептала она, сжав его пальцы своими пальцами. – Только для тебя.
Он вышел из нее с мучительным стоном, встал над ней на колени и, схватив пенис в кулак, излил семя ей на живот. Утробный крик вырвался из его горла. Для нее было высшей похвалой лицезреть его мощный оргазм.