Без возражений она осушила бокал. Вино обожгло ей горло, вернуло на щеки румянец, согрело холодные руки.
Герцог бросил на поднос с бокалами несколько монет, и вновь перед ними расстилалась дорога. Теперь они скакали еще быстрее. Под Клеоной была лошадь, о какой она всегда мечтала, чуткое резвое животное, которое откликалось на каждое касание ее руки.
Они ни разу не задержались с того самого мгновения, как отправились в путь. Разговаривать теперь было невозможно, оставалось лишь мчаться бок о бок в бешеной скачке сквозь ночь, в которой бушевали все стихии сразу. Они испытали и дождь, и ветер; на какой-то миг все стихло, показалась луна, и стала ясно видна дорога. Но тучи вновь затянули небо. Было несколько страшных минут, когда они сбились с дороги и пришлось возвращаться назад.
Клеона тревожно оглядывалась в сторону Парижа, но вокруг была лишь темнота да слышался неизменный топот лошадиных копыт. На постоялых дворах они меняли лошадей, сколько раз, она сбилась со счета. Каждый раз герцог трубил в охотничий рог, и после зычного «толли-хо!» – крика, каким традиционно науськивали гончих на лисьей охоте, – из конюшни торопливо выводили коней, конюхи подбегали к их собственным усталым животным и появлялся хозяин с вином.
Чем дальше в ночь, тем крепче становилось вино, пока Клеона не поняла, что пьет огненный коньяк, вонзавшийся в горло точно клинок. Но она была рада этому, ибо атласные туфельки насквозь промокли от дождя и ноги у нее до того закоченели, что она их просто не чувствовала.
Грубое седло натерло ей ноги, покрытые лишь тонкими чулками. Сообразив это, на одном из постоялых дворов герцог потратил несколько драгоценных минут, потребовав обычное седло на лошади Клеоны заменить дамским. Она была благодарна ему, но не смогла высказать это словами.
Вновь она порадовалась плащу Бонапарта. Теперь он прикрывал не только порванное и перепачканное платье, но и заляпанные грязью чулки, покрытые синяками ноги.
Еще на одном постоялом дворе им вынесли поесть, хрустящие, только что из печи, французские хлебцы с сыром. На какое-то время это частично сняло усталость, которая стала одолевать Клеону.
С наступлением рассвета девушку начал занимать вопрос, как долго им еще ехать, но не было сил задать его вслух. Скачка все продолжалась; казалось, ей не будет конца. Длинная пыльная дорога, обсаженная тополями, уходила в бесконечность. Еще один постоялый двор, и еще один. Повсюду наготове стояли лошади, единственная задержка была связана с переносом дамского седла на свежую лошадь.
В тот момент, когда всходило солнце, Клеона поняла, что больше не выдержит. Ей уже виделось, как она соскальзывает с лошади и падает на землю, а герцог продолжает мчаться вперед. Девушка цеплялась за луку седла, радуясь тому, что она существует, кусая губы, чтобы не заснуть, и глядя прямо на солнце глазами, которые нестерпимо болели.