— Я говорю о доноре, — был вынужден объяснить Вергельд. — У него отличное здоровье, подходящая группа крови. Вы, наверное, знаете, что рост почек происходит в несколько этапов.
Штайнер кивнул: да. Он, конечно же, знал об этом. В первые три года масса почки увеличивается в три раза; рост почек до тринадцати лет незначителен. Существенное увеличение происходит в возрасте тринадцати-четырнадцати лет.
— Что вы сказали, простите? — встрепенулся он, пропустив мимо ушей слова Вергельда.
Тот вынужден был повториться:
— Донору четырнадцать лет. В этом возрасте заканчивается существенное увеличение почек и они готовы для трансплантации.
«Господи, он говорит о почках, как о винограде, — пронеслось в голове Штайнера. — Впрочем, — припомнил он, — трансплантация применяется и в садоводстве». Он подумал о прививках.
— Но большому счету, я продаю не материал, не орган, я продаю жизнь. И неважно, что поймал я ее на лету, как жар-птицу за хвост. — Он наглядно продемонстрировал это, крепко сжав кулак. И умирающий схватился за сердце, которое билось и в груди, и в руке этого странного человека.
— Вы согласны убить, чтобы жить? Убийство ради жизни — это прекрасно.
«О чем он говорит? Ах, да…»
Убить. Штайнер был готов убить, освежевать труп, отсечь голову, через горловину добраться до заветного органа и сунуть его в свое измученное тело. И если остановившееся сердце заставляют сокращаться ритмичные движения рук, то Штайнер был готов влить в почку литр, два, бочку воды, как в дренажный насос, лишь бы она заработала. И сейчас этот орган в его представлении должен был биться, как сердце.
Он нашел возможность уйти от прямого ответа на вопрос:
— Мне уже все равно. Я готов на все. Я превозмог все — боль, утрату, но не смог побороть страх. Кто-то боится смерти, как боли, я боюсь смерти, как абсолютного конца . Кто-то страшится за судьбу своих близких, за их переживания, мне же на это наплевать. В этом мире говорят на множестве языков, и все слова, кроме одного, — пыль. Только одно слово целостное по своей сути и содержанию, и слово это — «я». Без него нет мира, вселенной, нет ничего. Умирает «я» — умирает мир, умирает вселенная. Попробуйте возразить мне.
— Не собираюсь этого делать, — пожал широкими плечами Вергельд, возвращаясь на место и в упор глядя на восковую фигуру.
— Оцениваете товарный вид?
— Именно. Душевные ценности таких, как вы, для меня давно не загадка.
— Только не стройте из себя дьявола. Назовите цену.
Вергельд назвал.
Штайнер согласился без малейших колебаний. Со стороны казалось, он даже не дослушал или пропустил мимо ушей слова Вергельда. Ему было плевать на деньги: жизнь — вот чем было переполнено до краев его сознание. И где-то на его краю барахтались строчки из инструкции по эксплуатации жизни, последние строчки, крайние меры: «В 14-летнем возрасте заканчивается существенное увеличение почек и они готовы для трансплантации».