Фелисия, или Мои проказы (Нерсиа) - страница 55

Последовал новый поток слез… новый приступ отчаяния. Я видел, что добряк-отец готов разрыдаться, и подумал, что, если из моих глаз прольется несколько слезинок, это произведет великолепное впечатление в создавшихся обстоятельствах. Я отвернулся, достал платок, спрятал в нем лицо, смеясь от всего сердца, в то время как остальные полагали, что я рыдаю от сочувствия, и плакали сами. Чувствительный председатель сжимал в объятиях свое добродетельное дитя; Элеонора играла свою роль очень величественно. Почувствовав, что могу не сдержаться, я схватил штаны Каффардо и выбежал из комнаты, что можно было истолковать, как желание немедленно наказать предателя. „Остановите его, отец мой, — вскричала великодушная Элеонора, — бегите, не дайте пролиться крови…“ Однако я оказался быстрее: в два прыжка убежав от председателя, я беспрепятственно попал в комнату святоши-соблазнителя».

Мы поселились у молодой хорошенькой вдовы, воспитанной гораздо лучше провинциальных мещаночек. Госпожа Дюпре — так ее звали — вышла нас встречать, заслышав стук колес кареты, и самым изящным образом пригласила отужинать.

Эта любезная женщина сообщила нам во время трапезы, что родилась в бедной семье, но имела счастье понравиться старому заемщику, который был когда-то влюблен в ее мать. Став немощным и набожным, он удалился из столицы, желая окончить свои дни в провинции. Честный финансист (большинство собратьев на него не похожи!) женился на девушке и отдал ей все свое состояние. Щепетильность, возраст, болезнь и многие другие причины помешали благочестивому старцу стать настоящим мужем своей хорошенькой жене: она была ему просто верной спутницей. Вдобавок старик-муж оказался так мил, что год спустя умер. Госпожа Дюпре носила траур и радовалась десяти тысячам ливров ренты и богатому дому с пышной обстановкой.

Старая мать госпожи Дюпре была больна и не вышла к столу (она жила вместе с дочерью). Женщины обитали на первом этаже, в наше распоряжение предоставили остальную часть дома, попросив, со всей возможной учтивостью, не злоупотреблять полной свободой, и мы совершенно чистосердечно пообещали это, ведь госпожа Дюпре очаровала нас с первого взгляда.

Откровенность, с которой хорошенькая вдовушка вводила нас в курс своих дел, не была желанием просто поговорить (хотя все дамы любят поболтать): особенное внимание, выказываемое ею Ламберу, желание прочесть в глазах художника впечатление, производимое ее словами, тотчас позволили нам догадаться, что чувствительная госпожа Дюпре рассматривала Ламбера как достойную партию. Сердце молодой вдовы не знало ни радостей, ни горестей замужества, и его легко было покорить. Я уже сообщала моим читателям, что наш спутник был весьма хорош собой, так что наша хозяйка сразу отдала ему свое сердце. Ламбер и сам понимал цену своей победы, в которой полезное совмещалось с приятным. Мы, его друзья, постарались окончательно убедить художника, что госпожа Дюпре составит ему прекрасную партию. Сильвина, слишком честная для того, чтобы кокетство победило в ней искреннюю дружбу, настоятельнее других убеждала Ламбера активнее ухаживать за нашей хозяйкой. Монсеньор, приехавший вечером вместе с племянником, пришёл в восторг от перспективы счастья Ламбера. Пришло время прислушаться к голосу рассудка, забыв о капризе: тетя предназначалась дяде, племянница — племяннику. Так мы и устроились, и все четверо остались очень довольны.