Нестеров пытался «гусарить», заставляя пробку с шумом вылететь в потолок, но дрянное «Асти» никак не хотело выплевывать кусок пластика. В конце концов грубые руки российского менеджера скрутили голову наглой итальяшке, не понимающей всей торжественности обстановки, «Асти» стыдливо пукнуло и даже выпустило некое подобие дымка. Руки, державшие пластиковые стаканчики, дружно потянулись к «раздаче».
Кто-то плюхнул такой стаканчик мне на стол, и я чудом успел поднять клавиатуру, спасая ее от разливающейся по поверхности пенной лужи:
– ЗА ТЕБЯ, САНЯ!
– Ребята, спасибо, я, честное слово, не ожидал… спасибо…
– ДА ПРЕКРАТИ! ТЫ ЖЕ НАШЕ ВСЕ!
– Может быть, не стоит так… вот сразу… давайте отложим до вечера?
– ОТСТАВИТЬ!
– Мне же еще в магазин нужно… выпивки купить… еды…
У НИХ С СОБОЙ БЫЛО!
– Что вы, мне неудобно… мне же… магазин…
– НЕУДОБНО СПАТЬ НА ПОТОЛКЕ!
– Мне сидя неудобно пить…
– СИДИ, СИДИ, ИМЕННИНИК!
– Погодите, я все же встану…
– ПЕЙ ДО ДНА!
Кто-то положил мне руку на плечо, кто-то попытался поддержать мой стакан, от чего я чуть не захлебнулся этой сладкой гадостью, облив рубашку. Раздались аплодисменты. Стакан тут же наполнили снова:
– С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, САНЯ!
(Пожалуйста, уходите!)
– С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, СТАРИК!!
(Господи, я прошу вас, ОТВАЛИТЕ!!)
– СКОЛЬКО ТЕБЕ СТУКНУЛО?
(Можно я уйду?)
– ТРИДЦАТЬ ТРИ!!!
(Я уже давно хочу умереть!!!)
Цепкие женские пальцы попытались потянуть меня несколько раз за уши. Ощутив прикосновение чужой суховатой кожи, я покрылся мурашками.
Комната стала наполняться полузнакомыми людьми из соседних отделов. Громко заиграла музыка. Все отчаянно старались перекричать колонки. Я сидел как истукан, пытаясь сохранить на лице улыбку. Отчаянно кружилась голова – то ли от игристого на голодный желудок, то ли от смеси ароматов цветов, чужих духов, пота, косметики и эмоциональной разрядки. Девчонки, запрокидывающие голову в приступе хохота, мальчишки, тянущие свои стаканы, чтобы чокнуться со мной, бутылки на столах, невесть откуда взявшиеся бутерброды, коллеги, сидящие на подоконнике, коллеги, заглядывающие к нам из дверного проема, коллеги, вертящие в руках подарки, – все это поплыло перед моими глазами, стало ускоряться на манер карусели. В испуге оттого, что могу потерять сознание, я закрыл глаза.
– ТРИДЦАТЬ ТРИ!
(Вы уже это говорили!)
– С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!!
(Интересно, когда ЭТО закончится? Возможна ли пауза?)
– МЕЖДУ ПЕРВОЙ И ВТОРОЙ – ПРОМЕЖУТОК НЕБОЛЬШОЙ!!!
(Смогу ли я незаметно пролезть под столом?)
Это было похоже на оперу с плохой режиссурой, в которой главной герой, зажавшись, стоит в углу, пытаясь начать свою арию, в то время как хор оглушает его отрывистыми строчками полуфольклорного-полублатного репертуара. И доминирует над этими двумя никак не соотносящимися друг с другом партиями омерзительная, заезженная композиция «Moscow never sleeps».