– Совсем напротив, – произнес Уорд. – Именно эта «невышколенность» и привлекает меня в Морган. А если ты заглянешь себе в сердце, Эдвард, то обнаружишь там то же самое.
– Мое сердце, – ответил Эдвард, когда экипаж остановился, – разбито моей женой. – При этих словах указанный орган болезненно сжался. Нет, оно не разбито, оно болит и ноет, оно в замешательстве от поворота событий, которого никто не предвидел.
Губы Уорда изогнулись в легкой улыбке, отразившей все его самые теплые чувства.
Друзья вошли в клуб, сели за столик и, пока ожидали обед, за короткое время прикончили бутылку бренди. В конце концов, молчание нарушил Уорд.
– Ты ведь любил Эмилию.
– Пока не узнал ее хорошенько, – ответил Эдвард, пытаясь изгнать из сердца то нежное, сладкое чувство, потому что мужчина не должен любить женщину, не имеющую ни малейшего представления о пристойности.
– Ты говорил, что она с характером.
– Ну, с характером, а толку? Одним характером сыт не будешь.
Уорд с отвращением поцокал языком.
– Эдвард, ты вел себя безобразно. Я знаю, что она тебя любит.
– Если бы любила, она бы меня слушалась.
– Любовь и послушание редко ходят рука об руку. Разве твоя мать слушается твоего отца?
– Вот и живое доказательство, – ответил Эдвард, невидящим взглядом обводя комнату. Брак его родителей был чистой воды притворством. Два человека без капли привязанности друг к другу, соединившиеся только по финансовым и социальным причинам. Как эта пара смогла произвести на свет двоих детей, в то время как они с Эми не зачали еще и одного?
Принесли обед – бифштекс, горошек и картофельные крокеты. Когда официант отошел, Уорд негромко спросил:
– Ты ее бил, Эдвард?
Вопрос выдернул Эдварда из его страданий. Ударить женщину? Свою жену?
– Нет! – крикнул он, тут же обвел взглядом комнату, проверяя, не слышал ли кто их пикировку, и прошипел: – Джентльмен не бьет женщину!
– Мне это известно.
Эдвард уловил иронию. Проглотив еще несколько кусочков превосходного бифштекса, он ответил:
– Я никогда и не говорил, что одобряю методы Тернера.
Уорд стиснул зубы.
– Говоря по правде, сэр, ты заявил это вполне отчетливо. Насколько я помню, ты сказал, что понимаешь, почему Тернер избивал Морган.
Эдвард наелся, и гнев его несколько утих.
– Она меня разозлила, – угрюмо буркнул он.
– Ты разозлился еще до того, как уехал из Филадельфии. Полагаю, что по дороге ты осыпал грубостями и оскорблениями всех, кто подворачивался под руку.
Эдвард хмуро пожал плечами, сдвинул в сторону горошек, разрезал крокет – и все это время молча подыскивал себе оправдания, однако ни одно из них не выдержало тяжести постыдного поведения. Постепенно его гнев уступил мести жалкому, мрачному чувству вины, которое словно проедало в его желудке дыру.