Свою комнату Саския оставила в идеальном порядке, весьма для нее несвойственном, так что мне оставалось лишь поливать цветы да время от времени открывать окно, чтобы впускать свежий весенний воздух. Фотографии, которые она у меня выцыганила, были по-домашнему уютно расставлены на полках. На две-три из них мне было тяжело смотреть. С некоторых пор моя душа ощущала порой какое-то дуновение – будто большая и тяжелая птица медленно взмахивала крыльями, собираясь взлететь и напасть на меня. Первый раз я уловила слабое движение воздуха, когда Саския решила познакомиться с отцом. Когда ее письма к нему и телефонные звонки участились, я не только почувствовала – почти услышала биение крыльев. И я знала, что по ее возвращении поднимутся смерчи, которые перевернут все вокруг вверх дном и снова опустят на землю уже совсем в другом, опасном порядке. Опасном? Почему этот новый порядок казался мне опасным? Чему грозила опасность? Через какое-то время взбаламученный воздух успокаивался, не оставляя никаких следов бури.
Во взгляде Лорны на одной из фотографий мне когда-то мерещилась мольба об отмщении, что было совершенно нехарактерно для сестры при жизни, но что я позволила себе домыслить после ее гибели. Теперь я вдруг узнала в ее взгляде взгляд Саскии – неудивительно, ведь они почти сравнялись возрастом, – и этот взгляд молил совсем о другом.
Хватит на сегодня уборки, решила я и вышла на чудесный теплый воздух.
Мы с Колином обедали в пабе на набережной. Я заметила, что метафора движущейся реки жизни мне очень близка, особенно сейчас, когда я сижу над текущей водой, все еще ощущая в груди старое пламя и предчувствуя новое.
– Брось, – сказал Колин, небрежно – и оскорбительно – отмахнувшись от меня рукой. – Не стоит относиться к этому столь лирически.
Я возразила, что сам Овидий не раз пользовался этой метафорой, а уж он был одним из самых прагматичных поэтов-любовников.
Время быстрее бежит, чем торопливый исток.
Ни миновавшей волны не воротит речное теченье,
Ни миновавшего дня времени бег не вернет…
– Он приводит целый список упрямых красоток, которые своим возрождением обязаны теченью вечных вод.
– Да чушь все это! – Колин поднял свою большую мужскую кружку. – Я только хочу сказать, что ты нашла этого парня по газете, и эту прозу нельзя обратить в поэзию. Конечно, можешь попробовать, – он сделал большой глоток, – но даже, у тебя не получится. То поэзия, а это жизнь.
– У меня все может получиться, Колин, – возразила я, – потому что это моя фантазия. – И уставилась на воду, которая сверкала на солнце так, что даже всей той зловонной гадости, которая плавала на поверхности, не было видно. – Все будет точно так, как я говорю.