– Принесу вам что-нибудь выпить, – предложила я, – а вы пока полюбуйтесь.
– Ну нет, – остановила меня миссис Мортимер, – это я принесу вам выпить. Смотрите! – И рванула с места.
Я не могла не смотреть. Хозяин галереи тоже. И его жена, и его помощник в костюме из шикарной ткани в узкую полоску, и ассистенты, и клиенты, и зеваки – мы все смотрели. Выражение же лица бармена в белой куртке, когда миссис Мортимер вихрем неслась прямо на него, словно конница Кромвеля, заслуживало того, чтобы быть запечатленным фотокамерой самой Дайаной Арбас. Миссис Мортимер залихватски подкатила к столу с напитками, схватила два бокала и, круто развернувшись, чуть менее стремительно пустилась в обратный путь. Бармен не мог оторвать от нее взгляда. Как, впрочем, и все остальные. Едва ли Пабло в его преклонном возрасте понравилось бы (как могло бы, вероятно, понравиться в юности) то, что его развешенные по стенам работы безнадежно проигрывали в привлечении зрительского интереса этой чисто феллиниевской сценке: старая дама с выпивкой в руке проносится в инвалидной коляске мимо бесценных экспонатов.
– Думаю, – тихо сказала я, – нам лучше спокойно двинуться вдоль стены, разглядывая офорты, иначе сейчас поднимется бунт. Отключите автоматику, я сама вас повезу.
– Не хочу я ничего отключать, – ответила миссис Мортимер. – И никакого бунта не будет, потому что я собираюсь покупать.
– Покупать? Вы же еще на них и не взглянули.
– Но это же Пикассо, – резонно заметила она. – К тому же офорты. Новые. И мне они вполне по карману.
– Возможно, но вы их видели? Мне кажется, они не так уж хороши.
– У вас сегодня, похоже, мрачное настроение, Маргарет, – произнесла она с нехарактерным для нее смущенным сопением.
– Каждый гений имеет право на неудачу, – назидательно произнесла я. – Рейнолдс сказал: «Если у вас есть дар, трудолюбие доведет его до совершенства». Думаю, в этот раз гений оказался недостаточно трудолюбив.
– Рейнолдс был помпезным портретистом, – снисходительно заявила она. – А судить я буду сама!
И, покинув меня, отправилась осматривать экспозицию.
Работы были действительно не слишком удачные, и их было очень много: папка, содержащая около двадцати из целой серии оттисков, каждый пронумерован и подписан; еще одна коллекция висела на стенах, изящно окантованная (увы, не мной) в рамки из тончайшей шлифованной меди, и представляла собой значительную материальную ценность, поскольку эти предметы оказались одними из последних, к коим прикасалась рука рано покинувшего этот мир мастера. Но это были сибаритские работы. Избитая тема: стареющие «кентавры» с бычьими головами и восставшими детородными органами и стая похотливых девственниц (цветущие прелести были выписаны стилом возбужденного мастера так скрупулезно и так гипертрофированно, что их обладательницы годились лишь на то, чтобы выделывать всевозможные курбеты, – просто ходить с таким оснащением было бы невозможно). Я подумала, что подобные вульгарные картинки должны быть интимной собственностью автора – как, например, грязные вирши поэта-лауреата. Но миссис Мортимер решила по-своему.