– Чайку игр валькирий
дочки Вана-Ньёрда,
ласковые, нянчат
на синих ладонях.
Если есть удача,
не боятся бури
спешащие к рати
на Слейпнире моря…
Ибо я назвал его Слейпнир, что значит – быстро скользящий. Слейпниром зовут люди серого коня о восьми чудесных ногах, на котором одноглазый Один торопится к полям битв…
Я не очень думал, что говорил, песнь складывалась сама. Может быть, кто-то пожелает запомнить её, а нет, так и не надо, я сложу другую, получше. Мне казалось, я вправду попробовал мёда и скоро стану могучим скальдом вроде Браги Старого, которого Боги угощают за своим столом…
И не удивился бы таким речам и думам тот, кто смотрел на мой корабль вместе со мной!
Хёгни ярл, мой приёмный отец, часто гостил в этом фиорде, у Гуннара бонда сына Сиггейра. Гуннару это нравилось, потому что Хёгни был щедр. И никакой враг не отважился бы напасть на двор, где вставали на якоря его корабли. Вот и в эту весну, едва мы начали собираться в море, Гуннар начал просить нас приехать опять. Однако теперь он усердно ходил не только за Хёгни, но и за мной.
Ярл благодарил хозяина и обещал не забывать, но мне что-то подсказывало: больше он сюда не вернётся. Должно быть, он сильно состарился. Ведь и я уже не был тем малышом, которого мой отец когда-то посадил ему на колени. Я сделался викингом и мужчиной, и скоро меня назовут конунгом Островов…
Наверное, Хёгни решил бросить походы и осесть в Хьялтланде, на берегу. Иногда мне приходило на ум: а ведь тогда его воины навряд ли будут нужны ему, как теперь. Кари-Поединщик и все эти люди, среди которых я вырос… Захотят ли они тоже назвать меня конунгом? Или выберут кого-нибудь между собой и уйдут? Пожалуй, они поступят так, как им посоветует ярл. У меня чесался язык спросить его, но я молчал. Это было бы недостойно.
В тот раз Хёгни надумал забрать у Гуннара свою внучку и взять её с собой. Надеялся, верно, её образумить. Ведь Торгрим не был его человеком и неизвестно, сядет ли он с нами на вёсла. Может быть, он останется по эту сторону моря, и, глядишь, будет всё-таки выпито пиво на моей свадьбе с дочерью Хальвдана сына Хёгни…
Торгрим подошёл ко мне и спросил, не найдётся ли для него местечка на моём корабле.
Я знал, что раздосадованный Хёгни выбранит меня за глупость, ведь я брал человека, на которого заглядывалась моя Асгерд, и это вместо того, чтобы вызвать его на хольмганг… Я сказал:
– Ты будешь грести тем же веслом, что и я.
Ибо Вига-Торгрим стоил десяти девчонок, и каждая вдвое краше ярловой внучки!
Но я не мог перестать думать о ней, я ведь любил её. В последний вечер я долго бродил по берегу один. На деревьях готовы были лопаться почки, я прикасался ладонью к шершавым влажным стволам и слышал движение и шум глубоко под корой. Пахло так, как никогда не пахнет ни осенью, ни зимой, – талой водой и прошлогодними листьями… и ещё чем-то, от чего ныло в груди.