Смеялись и доктора, косясь в угол дивана.
— Батюшки! Да ведь это я! Сам собственной своей персоной! — не выдержал и расхохотался старый доктор Аврельский.
И странно было видеть трясущимся от смеха это обычно желчное, суровое, всем всегда недовольное существо.
Последняя препона сдержанности рухнула с этим смехом. Теперь сестры почувствовали себя совершенно равными докторам, А доктора, забыв свое привилегированное положение, — сестрам.
— А правда ли, сестрицы, что вы меня старым козлом величаете? — неожиданно выпалил доктор Козлов, добродушно-лукаво подмигивая направо и налево.
— Правда, Валентин Петрович, нечего греха таить, — с глубоким вздохом отозвалась «новорожденная».
— А меня «семинаристом», что ли? Как видите, знаю и cе, — пробасил к общему удовольствию Ярменко.
— А меня Семочкой. Не так ли? — покручивая усики, произнес красивый Семенов.
— Да, и еще по-другому, — скромно опуская глазки, произнесла Двоепольская.
— Как же еще?
— А этого нельзя сказать…
— Ши! Ши! Ши! — зашикали на нее сестры.
— То есть как это нельзя сказать? Разве что-нибудь дурное? — неожиданно захохорился молодой врач.
— Не особенно, Евгений Владимирович… А сказать все-таки нельзя…
— Никто не скажет? — смеясь и слегка волнуясь, спросил Семочка, обводя глазами сгруппировавшихся у дивана сестер. Его взгляд встретился с вытаращенными, простоватыми глазами сестры Смуровой, испытуемой курсистки, не отличавшейся особенной сметкой и умом.
— Может быть, вы можете сказать, сестрица, какое у меня еще прозвище есть? — обратился к ней Семочка с неподдельною мольбою в голосе.
— Я, Евгений Владимирович, могу… — брякнула Смурова, сделав испуганное лицо.
— Ну, как же? — медовым голосом допытывался Семенов.
— Молчите! Что вы?! — со всех сторон зашептали сестры.
Но Смурова уже не могла удержать того, что рвалось y нее с кончика языка.
— Ну?
Семочка смотрел просительно и умильно.
— Ну, как же вы изволили прозвать меня?
Смурова еще болыпе округлила глаза, вытянула для чего-то трубочкой губы и и, высоко подняв брови, выпалила на всю комнату:
— Касторкой, Евгений Владимирович, касторкой прозвали вас!
И сделалась мгновенно красная, как свекла. Все почувствовали себя неловко, но Юматова, точно желая отвлечь внимание от выходки простоватой Смуровой, заметила:
— Господа, не хорошо так веселиться! Ведь не следует же забывать, кто мы и где мы!
— О, нет! — выступил горячо Козлов. — Не грех повеселиться и нам. Мы такие же люди, как все другие, и нет никаких решительно причин, чтобы не удовлетворить хоть раз в год свое желание пошутить, даже подурачиться немного. Не Прав ли я?