В амбулаториях были вывешены объявления, напечатанные крупными буквами о том, чтобы наибеднейшие из родителей приводили своих детей на рождественскую елку, где последним будут розданы необходимые вещи и подарки. Был обещан детский кинематограф и игры, — словом, полное удовольствие для неизбалованных нищих ребят.
— Мариночка, вы что на себя шить возьмете? — спросила как-то Розочка задумчиво смотревшую в окно Нюту. — Передники, курточки или рубашки?
Молодая Вербина, у которой было далеко не весело на душе в это зимнее морозное утро, живо обернулась к своей приятельнице.
— Право не знаю! Что дадите, то и сошью.
— А может быть картонажи клеить хотите? Можно и это. Я терпеть не могу ковырять иглой, за то, глядите, какую звезду на елку соорудила, — и она поднесла к самому лицу Нюты очень искусно склеенную и посыпанную блестящей пудрой бумажную звезду.
— Я ли не молодец, а? Что вы скажете на это? — и весело прищелкнув пальчиками, сплошь залепленными блестками золотой и серебряной бумаги, Розочка двинулась по комнате в каком-то замысловатом, ею самою придуманном, па. Но, заметив растерянно-грустное лицо Нюты, остановилась.
— Сестра Трудова, голубушка, что с вами? Что за лицо у вас панихидное? Точно касторки приняла или уксусу хватила. Случилось опять что-нибудь с вамп?
И живая, розовая, внезапно ставшая серьезной, хорошенькая рожица Кати сочувственно потянулась к Вербиной.
Что могла ей сказать Нюта? Гнетущее ее горе было необъяснимо на словах. Дело в том, что каждая из сестер, даже из тех, что не получали вспомогательных сумм из дому, делились из своего скудного жалованья с приглашенной на елку беднотой. Из ничтожных грошей ежемесячных пятирублевых получек сестры умудрялись участвовать в складчине, отказывая самим себе в самом необходимом. А Нюта не могла и этого себе позволить. Вся ее месячная получка уходила целиком к Антипу за содержание Джиованни.
Мальчик-итальянец давным-давно жил в комнате под лестницей у швейцара, помогая сторожу Антипу, которого он называл «папо», как и покойного деда, пособляя ему убирать лестницу и вестибюль, и нимало не подозревая, кому он обязан кровом и пищей.
Должно быть большие красноречивые глаза Нюты ярко отражали захватившую девушку печаль, потому что внезапно детские руки Розочки обвились вокруг ее шеи, и, прильнув к ней, Катя зашептала ей на ушко:
— Милая, не хандрите… И если вам нужно сейчас то, что люди называют почему-то презренным металлом, так скажите только слово, я…
Природная гордость с неудержимой силой вспыхнула в сердце Нюты. Вся залившись румянцем волнения и стыда, она неожиданно освободилась из объятий Кати и резко, почти враждебно проговорила: