Она приподнялась, взбила подушки и улеглась вновь. Ничего удивительного, что ей не спится. С тех пор, как она в Винчестере, если ей все же удается заснуть, то снятся странные тревожные сны. Однажды ей, например, приснилась маленькая валлийская колдунья, которую держали в фургоне-клетке вместе с безумным жонглером Сенредом.
Живот все еще продолжал болеть. В комнате стояла кромешная тьма. Служанки предпочитали спать на кухне или в коридоре внизу, и она была одна.
Констанс встала, сходила на горшок, но это не принесло ей никакого облегчения. В спальне было холодно, пол, хотя и прикрытый овчинами, леденил ноги. И куда, вот загадка, мог запропаститься Эверард? Она готова была выть от досады.
Когда наконец ее сморил сон, ей приснился Сенред: одетый в пестрый шутовской костюм, он прыгал и скакал по замороженным улицам Лондона, всячески над ней издеваясь, обзывая ее грязными словами.
Прием в честь второго дня рождественских праздников устраивал граф Харфорд. В собственном его дворце на Хай-стрит выступали борцы, фигляры, плясуны и певцы, а затем и целая труппа канатоходцев-сарацин, которых вывезли из Святой земли: их искусство пользовалось здесь большой популярностью.
Граф, слегка покачиваясь от выпитого за целый день вина, подошел к Констанс.
– Как вам нравятся мои язычники? Этим сарацинам мне пришлось выложить кругленькую сумму, дорогая. Я привез их из Лондона.
Он оглядел зал, где собралось больше ста нормандских аристократов, и наконец остановил свой взгляд на короле, который сидел рядом с Роджером, епископом Солсберийским.
– Жаль беднягу, которому придется развлекать короля в последние дни праздников. К этому времени все певцы и трубадуры отпоют и отпляшут свое, а где будет взять новых?
Она с трудом изобразила улыбку. Ее желудок бунтовал при виде целого зажаренного быка, внесенного пошатывающимися под его тяжестью слугами, блюда с олениной, тушками голубей, кроликами и дичью, обложенными вареными овощами. Что и говорить, еды было просто невероятное количество.
Констанс наблюдала за потными поварами и слугами, втаскивающими все новые и новые блюда, и размышляла о том, как трудно придется винчестерцам после окончания праздников. И в ее собственном поместье ощущался недостаток еды после таких вот пиров.
Сидевший подле нее Роберт Фицджилберт поднял вазу с засахаренными фруктами и орехами.
– Такие лакомства восхищают глаз и вдохновляют душу! – воскликнул он. – Вы со мной согласны?
Констанс не знала, что ответить. «Восхищают глаз», – повторила она про себя, разглядывая облитое сиропом зеленое яблоко. Вероятно, это его собственное поэтическое выражение. Махнув рукой, она отослала пажа прочь.