Но сейчас, однако, она была Анной СГ. Он связал ее, заткнул ей рот куском одеяла, и проспал с пистолетом в руке, пока не село солнце. Посреди ночи он снова связал ее и заткнул ей рот, а сам сел на велосипед. Он вернулся через несколько часов с пирогами, питьем и еще двумя одеялами, полотенцами, туалетной бумагой, «наручными часами», которые уже сейчас перестали тикать, и двумя книгами на французском.
Она лежала без сна там, где он ее оставил. глаза у нее были и тревожные, и печальные. Заболевшему члену, который взял ее в плен, она прощала такое обращение с собой. Она жалела его!
Но днем она стала смотреть на него с отвращением. Он потрогал себя за щеку, заросшую двухдневной щетиной, и чуть смущенно сказал:
– У меня почти год не было лечений. Она опустила голову и закрыла рукой глаза.
– Ты превратил себя в животное, – сказала она.
– А мы все и есть животные, – сказал Чип. – Христос, Маркс, Вуд и Веи превратили нас во что-то нечеловеческое.
Лайлак отвернулась, когда он начал бриться, но взглянула раз через плечо, взглянула два, а потом и вовсе обернулась и стала без удовольствия смотреть.
– Ты не порежешь кожу? – спросила она.
– Сначала я резался, – сказал он, легко орудуя бритвой и смотрясь в боковую плоскость своего фонарика, положенного на камень. – Но мне приходилось столько раз бриться за это время…
– Ты всегда пользуешься чаем? – спросила она. Он рассмеялся.
– Нет. Это вместо воды. Сегодня ночью я собираюсь пойти поискать пруд или ручей.
– Как часто ты… делаешь это? – спросила она.
– Каждый день, – ответил он. – Я пропустил вчера. Это занудно, но это еще на несколько недель. По крайней мере, я надеюсь.
– Что ты хочешь сказать? – спросила она.
Он ничего не ответил и продолжал бриться.
Она отвернулась.
Он читал книгу на французском, о причине войны, которая длилась тридцать лет. Лайлак сначала спала, а потом села на одеяло и стала смотреть на него, на деревья и на небо.
– Хочешь, я буду учить тебя этому языку? – спросил он.
– Зачем?
– Когда-то ты хотела выучить его, – сказал он, – ты помнишь? Я дал тебе списки слов.
– Да, – сказала она, – я помню. Я выучила их, но забыла. Я сейчас здорова, зачем мне теперь их учить?
Он сделал небольшую гимнастику и ее тоже заставил сделать, чтобы быть готовыми к длинному путешествию в воскресенье. Она слушалась его не возражая.
Этой ночью он нашел не ручей, а ирригационный канал с бетонными стенками шириной около двух метров. Искупался в его медленно текущей воде, затем принес полные питьевые контейнеры в укрытие, разбудил Лайлак и развязал. Он провел ее через заросли, стоял и смотрел, пока она купалась. Ее мокрое тело отсвечивало в слабом свете месяца.