– Я не хочу, чтобы он уезжал, – сказал Чип. – Я хочу, чтобы его перевели сюда обратно.
– Вряд ли это случится, – сказал отец, – и это хорошо. Он плохо влиял на тебя.
– Майк! – сказала мать.
– Пожалуйста, уж ты не начинай этой ерунды, – перебил отец. – Меня зовут Иисус, а его – Ли.
– А меня – Мир, – сказала Мир.
Чип запомнил то, что говорил ему Папа Джан, и в следующие месяцы после его отъезда много думал о том, чтобы чего-нибудь захотеть, захотеть сделать что-нибудь, как Папа Джан в десять лет хотел помогать строить Уни. Каждые несколько дней он долго не мог заснуть ночью, лежал и думал около часа обо всех возможных поручениях, о всяких классификациях, которые он знал – координатор стройки, как Папа Джан, лабораторный техник, как его отец, плазмафизик, как его мать, фотограф, как отец друга, доктор, советчик, зубной врач, космонавт, актер, музыкант. Все они казались вполне одинаковыми, но прежде чем он действительно захотел бы какую-нибудь из этих классификаций, надо было выбрать одну.
Странная мысль – хотеть чего-то, выбирать, решать. Эта мысль заставляла его чувствовать себя маленьким, но в то же время и большим.
Однажды ночью он вдруг подумал, что должно быть интересно проектировать большие дома, вроде тех маленьких домиков, которые он строил из полученного когда-то давно конструктора (мигающее красное «нет» от Уни). Эта мысль пришла ему в голову в ночь перед лечением, именно тогда, когда, как говорил Папа Джан, хотеть легче всего. На следующую ночь несколько домов ни чем не отличалось от других классификаций. Даже, напротив, сама мысль хотеть какую-то особенную классификацию казалась в ту ночь глупой и до-Объединенческой, Чип не стал долго думать и быстро заснул.
В ночь перед следующим лечением он снова думал о проектировании домов – самых разных, а не только обычных трех типов – и удивлялся, почему вся привлекательность этой мысли пропала месяц назад. Лечения должны были предупреждать болезни и успокаивать нервных членов, не допускать, чтобы у женщин было слишком много детей, а у мужчин росли на лице волосы; как могли лечения влиять на привлекательность какой-то мысли? Но, тем не менее, они влияли, и через месяц, и через два, и через три.
Чип подозревал, что такие мысли эгоистичны, но даже если это и так, то тут такой ничтожный эгоизм, отнимающий только час или два от сна, никогда не занимающий время занятий или телевизионное время, что он даже не посчитал нужным сказать об этом Бобу. НЕ, как не стал бы рассказывать о каком-то моменте нервозности или о неприятном сне. Каждую неделю, когда Боб спрашивал, все ли в порядке, Чип отвечал «да». Все – высший класс, ничто не беспокоит. Он следил за собой, чтобы не «думать о желаниях» слишком много или слишком часто, так что спал он всегда достаточно, а утром, умываясь, внимательно изучал свое лицо, чтобы проверить, нормально ли он выглядит. Он выглядел нормально – за исключением глаз, конечно.