Весь вечер никто из находящихся выше подвала не обмолвился и словом. А ночью всем поисковикам как одному приснился затяжной полнометражный групповой сон.
На центральной площади города с помощью подъемных кранов и общественности был установлен величественный памятник Костасу Пилеменосу. В его основании на опаловой плите лучшие ювелирные мастера родины высекли нерадивых подмастерьев и слова «Погибшему при исполнении любовных обязанностей от восхищенного народа».
В почтенном карауле склонили свои бесшабашные головы Чикита и Большой олень. К памятнику с венками в руках строевым шагом продвигались Бобби и Чарли. Кристи и Молли несли на красных подушечках строительное квалификационное удостоверение Костаса, а также золотой микрофон с гравировкой «Угадай обезьяну».
Нескончаемым потоком лил слезы безутешный старик Пилеменос. Ему протягивали надушенные платочки девушки из группы поддержки.
Гнудсон обращался к толпе, пришедшей в лучшее телевизионное время отдать свой последний долг Пилю. Беспардонно и во весь голос инспектор заявил для протокола:
— Знаете, каким он нестандартным был…
Его сменил Мойша:
— Как он телебизнес свой любил…
Его сменила Долорес:
— Помните его великим сыном…
Ее сменила Чикита:
— Братом, женихом и трах-махиной,
Ее сменил Джони:
— Почитайте и любите смело…
Его сменила Рони:
— Непременно тело ваше в дело…
Ее сменила Айша:
— Имя твое всем известно. Подвиг твой будет вписан навеки…
Ее сменила ученица дошкольных классов:
— «Я не встречалась с ним ночами,
Я не его была рабой,
Но вот я здесь и со свечами,
С седой и скорбной головой…»
— Аллилуйя, аллилуйя, — затянули обкурившиеся между делом Бобби и Чарли. Подвыпившие же Кристи и Молли в церемониальном экстазе прижались своими жгучими сердечками к холодному серому камню.
И памятник под внешним горячительным воздействием вдруг ожил. Костас стряхнул с себя каменную мишуру, сделал шаг и воздел трепещущие руки к трепещущим же небесам:
— Любви все мертвецы покорны…
По утру все проснулись с тяжелой, как после дешевого портвейна, головой. Каждый по очереди подошел взглянуть на Пиля, прикованного катетерами к каталке. Кое-кто даже попытался прижаться к нему сквозь гипс и бинты своим горячим сердцем, приговаривая:
— Ну, вставай же, Костас…
— Да не могу я…, — отмахивался тот здоровой рукой. — С ума, что ли, вы тут все посходили…
Выяснить это наверняка ему не удалось, так как ракетой класса «земля-воздух-земля» в дом влетел спозаранку вылетевший Гнудсон:
— Эврика, нашел…
Все тут же ломанулись к нему, затрясли его как грушу: