— Так, значит, ты все это мне устроил. А я-то думал, что добился сам, своим трудом…, — рванул на себе Костас крепкие в мать волосы.
— Это была отеческая забота, — погладил старик сына по устоявшей макушке, — В бизнесе родственники должны помогать друг другу… После свадьбы мы будем помогать Капланам. Капланы будут помогать нам…
— Я понимаю, — поднял голову Костас, — Тебе нужны деньги и связи Капланов. И тебе глубже некуда наплевать на счастье единственного сына… Что ж, тогда мне наплевать на твою отеческую заботу. Я ухожу из дома…
— Не дури, — бескрайно обеспокоился Пилеменос старший, — что ты будешь делать за нашим хлебосольным порогом…
Костас решительно встал на свои неокрепшие еще от нервных переживаний ноги:
— Я найду Катю, живой или мертвой. И, думаю, я смогу заработать по крайней мере на кусок батона и на раскладушку для себя и своей любимой.
Пилеменосу старшему ничего другого не оставалось, как достать из-под полы известную папку:
— Ты хочешь создать семью с этой девкой?
Но Костас и глазом не повел:
— Как ты смеешь оскорблять ее?
Старик лихорадочно зашуршал бумагами:
— Посмотри. Это она оскорбляет тебя и меня. Ее родители — обыкновенные строители.
— Ну и что? — откровенно изумился сын, — Разве строители не такие же люди, как мы с тобой. Разве у них нет головы, или они лишены избирательных прав?
— Хорошо, — Пилеменос вынул из папки фотографии, — Я хотел как можно безболезненнее, но ты меня вынуждаешь. Знаешь, кем была твоя Катя раньше. До того, как встретила тебя?
Сын был непрошибаем как в бронежилете:
— Не знаю. И даже, если бы это было нечто самое ужасное в мире, то все равно для меня не имеет никакого значения. Видишь ли, отец: любовь больше, чем правда. Пора бы тебе это уже зарубить на немолодом носу. Так что прощай, мой разъединственный отец…
Пилеменос старший заметался по кабинету, теряя фотографии и самообладание:
— Ты не можешь уйти так просто…
Но сынок был по-отцовски предельно жесток:
— Прощай. И подумай, что ты будешь делать на старости лет один на один со своими пресловутыми деньгами и связями. Без сына, без невестки, без внуков, без правнуков…
Костас хлопнул дверью. А старик просто рухнул на натуральное ковровое покрытие. И руки, и ноги отказались служить ему в такой ситуации. Пилеменос старший мог лишь жалобно стонать лежа:
— Не оставляй меня одного, сынок…, не оставляй меня одного…