Следом за Гисборном вбежал Бертран Ланкастерский и еще несколько рыцарей, среди которых можно было узнать аквитанских дворян, остававшихся с Годфри все прошедшие сутки. Де Морлен был бледен, а когда его глазам предстало зрелище царившего в помещении храма разгрома, можно было подумать, что рыцарь вот-вот упадет в обморок.
Прямо в этот момент Годфри, успевший получить несколько легких ран, сокрушил распятием еще одного фриза, и, увидев, что пришла помощь, воззвал:
— Ко мне! Скорее!
Все прекратилось, будто по мановению волшебной палочки. Фрисландские наемники, увидев, что силы противника заметно превосходят их собственные, довольно быстро опустили оружие, а сэр Мишель, прежде сопротивлявшийся яростно и самозабвенно, проткнул мечом бедро последнего из четверых наемников и только сейчас начал понимать, что именно держит в руках вместо щита. Клинки нападавших оставили на иконе глубокие выщерблины, изображение прокаженного вовсе было сбито, а благочестивое лицо святого Мартина пересекал шрам, отчего святой пастырь теперь больше походил на выпущенного с галер разбойника, впервые за много лет увидевшего живую природу.
Гунтер, как стоял справа от алтаря у стены с ножом в руках, так и остался стоять, вытаращенными глазами озирая дело собственных рук и весь окружавший его погром.
— Переворот — это весело, — пробормотал германец.
Внутреннее убранство храма святого Мартина стоило того, чтобы один из великих художников будущего навсегда запечатлел его в своей бессмертной картине. Название полотна вполне могло быть таким — «Взятие Иерусалима римлянами», только следовало бы переодеть английских рыцарей в форму римских легионеров, а церковь святого Мартина изобразить храмом Соломоновым.
Перед алтарем, придавив своей невероятной тяжестью больше десятка солдат, лежала громадная бронзовая люстра, свечи на ней кое-где горели, другие же, повалившись в лужицы крови, давно погасли. В углу стоял тяжело дышавший сэр Мишель, боязливо косящийся на покалеченную икону, теперь поставленную им на пол у стены; столь же взмокший архиепископ Кентерберийский стоял возле алтаря, одежда Годфри была запачкана кровью, а на перекладине алтарного креста багровели подозрительные пятна. Когда Гисборн слез с лошади, гнедая, почувствовав некоторую свободу, постукивая подковами по каменному полу храма, подошла к обалдевшей от случившегося Риченде и, пока никто не видит, жевала ирисы да полевую гвоздику, поставленные в вазы вокруг места, где прежде находилась рака с мощами святого Мартина. Отец Теодерих сидел у стены, несколько отрешенно рассматривая валявшиеся на полу кусочки святого, и явно раздумывал, кого бы еще отлучить. Пока кроме лошади Гая, никто в кандидаты не годился…