Архиепископ Кентерберийский прибыл к стенам города, как и уславливались — вскоре после третьего послеполуденного колокола. Свита у предстоятеля церкви Англии, Нормандии и Аквитании была небольшой и, на взгляд богобоязненных горожан, несколько странной — Годфри окружали вооруженные рыцари в полном доспехе и с обнаженным оружием, позади двигались два десятка лучников, а по правую и левую руки от его святейшества ехали двое благородных сэров, отнюдь не выглядевших людьми известными и богатыми. Светловолосый норманн без шлема и в простой кольчуге, покрытой плащом с вышитыми леопардами Плантагенетов, грозно взирал на ликующую толпу, изредка отпихивая носком сапога самых обрадованных подданных его величества короля Ричарда, пытавшихся подобраться как можно ближе к особе святейшего архиепископа. Второй дворянин был узнан. Кое-кто из городской стражи опознал в невысоком, но очень широкоплечем рыцаре сэра Гая Гисборна, сына Рагнариса Гисборна из Ноттингама, приближенного самого светлейшего принца. Вид у Гая был мрачный и почему-то виноватый. Мало кто знал, что сэру Гаю до сих пор совестно за учиненное в храме святого Мартина непотребство.
Сзади и чуть справа от лошади архиепископа вышагивал соловый конь, несший в своем седле неизвестного совсем никому не то рыцаря, не то оруженосца в стальной кольчуге. Последний не обнажал висящего у пояса клинка, но зато придерживал правой рукой у груди совершенно непонятную штуковину в виде железной вороненой палки с двумя ручками, торчащими вниз. Люди, правда, больше обращали внимание не на странную черную железку, а на настороженное и даже чуточку испуганное лицо этого сэра, да на его необычную прическу. Вот скажите, какой нормальный человек станет так коротко обрезать волосы?
Гунтер действительно побаивался, хотя сама причина страха была необъяснима. Кроме того, германец жутко устал, и сейчас его желания сводились к двум вещам: поесть как следует, а потом завалиться спать не меньше чем на сутки. Пугало все — ликующая и кричащая на малопонятном языке толпа, возможность того, что чудесно удавшийся заговор провалится прямо сейчас, когда все решено и сделано, что канцлер Лоншан сумеет выкрутиться и устроит архиепископу, принцу и всех их приближенным некую невообразимую гадость, о которой никто не подозревает… Конечно, прежде всего Гунтера терзала невероятная усталость. Да впрочем, и сэр Мишель больше держался на том, что оруженосец называл «средневековыми предрассудками» — на рыцарской чести, верности королю и сюзерену, и на истинном норманнском упрямстве. А потом, Мишель знал, что Годфри не только князь церкви, но и его друг.