“Гимназист” больше не пытался высвободиться, только время от времени вздрагивал, будто от электрического тока, хотя вздрагивать ему было вроде бы нечего – Фандорин надавил несильно, минут на десять полного покоя.
Несколько раз со свирепым шипением в снег входили пули – совсем близко. Эраст Петрович колотил по неподатливой фанере все яростней и даже пробовал подпрыгнуть, насколько это было возможно в лежачем положении, да еще с грузом. Нет, яма раскрываться не желала. То ли фанера задубела за ночь, то ли еще что.
А пальба между тем стала редеть и вскоре стихла совсем.
На аллее раздались голоса:
– Этот готов. Чистое решето.
– Этот тоже. Ишь рожу-то разворотило, не опознаешь.
Вылезать из сугроба было бы неблагоразумно – сразу всадят десяток пуль, поэтому Эраст Петрович, не вставая, крикнул:
– Господа, я Фандорин, не стреляйте!
И лишь потом, стянув с себя мирно покоящегося Снегиря, поднялся, вероятно, похожий на снежную бабу.
Сквер был полон людей в штатском. Их было, пожалуй, не меньше полусотни, а за оградой виднелись еще.
– Все вчистую, ваше высокородие, – сказал один из “летучих”, седоусый, но моложавый. – Некого арестовывать.
– Один все-таки живой, – ответил Эраст Петрович, отряхиваясь. – П-примите-ка его и уложите на скамью.
Агенты взяли было “гимназиста” на руки, но сразу же положили обратно.
– Как же, живой, – пробормотал седоусый. – Дырок с десяток будет.
И верно: лицо мальчика, хоть еще и не сбросило румянца, было явно и недвусмысленно мертвым. Снег на шинели в нескольких местах покраснел от крови, а во лбу, чуть пониже линии волос, чернело отверстие. Теперь стало понятно, отчего беднягу так дергало.
Эраст Петрович растерянно смотрел на безжизненное тело, заслонившее его от пуль, и потому не заметил, как сзади налетел Пожарский.
– Живы? Слава Богу! – закричал он, сзади обхватив Фандорина за плечи. – Я уж не чаял! Ну скажите Бога ради, что вас в левый сугроб-то понесло! Я ведь сто раз повторил: в правый прыгайте, в правый! Это просто чудо, что вас не задело!
– Так вот он, правый! – возмущенно воскликнул статский советник, разом вспомнив о своих тщетных прыжках в лежачем положении. – Я в него и п-прыгнул!
Князь захлопал глазами, посмотрел на Фандорина, на скамейку, на сугроб, потом снова на Фандорина и неуверенно хихикнул.
– Ну да, естественно. Я ведь на скамейку не садился, я на нее отсюда смотрел. Вот я, вот сугроб, справа от скамейки. А если сидеть, то он, разумеется, слева… Ой, не могу! Два мудреца… Два стратега…
И полицейского вице-директора согнуло пополам в пароксизме удушающего, неудержимого хохота, отчасти, несомненно, объясняемого спадом нервного напряжения.