Приглядевшись, статский советник признал в нежданных помощниках двоих из давешних филеров.
– Видите, Эраст Петрович, и от Охранки польза бывает, – раздался из темноты добродушный голос.
Оказалось, что поблизости подворотня, а в ней стоит не кто иной, как Евстратий Павлович Мыльников, собственной персоной.
– Вы почему здесь? – спросил статский советник и сам же ответил. – Остались за мной следить.
– Не столько за вами, ваше высокородие, вы – особа, находящаяся превыше всяческих подозрений, сколько за общим течением событий. – Филерский начальник вышел из тени на освещенный тротуар. – Особенно любопытно было посмотреть, не отправитесь ли вы куда-нибудь с той сердитой девицей. Я так полагаю, что вы рассудили ее взять не кнутом, а пряником. И совершенно справедливо. Такие отчаянные от грубости и прямого нажима только звереют. Их по шерстке надо, по шерстке, а потом, как брюшко подставит – цап за мягкое!
Евстратий Павлович мелко рассмеялся и примирительно сделал ладонью: мол, не отпирайтесь, не первый день на свете живу.
– Когда увидел, что барышня одна ушла, хотел своих олухов за ней послать, а потом думаю – погожу-ка еще. Их высокородие человек бывалый, с чутьем. Если задерживается, значит, идею имеет. И точно – вскорости появляется этот. – Мыльников кивнул на воющего от боли и матерящегося арестанта. – Так что, выходит, не просчитался я. Кто он?
– Кажется, член Боевой Группы, – ответил Эраст Петрович, чувствуя себя обязанным неприятному, но неглупому, весьма неглупому коллежскому асессору.
Евстратий Павлович присвистнул и хлопнул себя по ляжке:
– Ай да Мыльников. Знал, на кого ставить. Как будете реляцию писать, не забудьте раба божьего. Эй, ребята, кликните санки! И хорош ему руки выламывать, а то он чистосердечное писать не сможет:
Один из филеров побежал за санями, второй защелкнул на лежащем наручники.
– Хрен тебе с горчицей чистосердечное, – просипел арестованный.
В охранное Эраст Петрович попал лишь далеко за полночь. Сначала нужно было позаботиться об истекающем кровью Ларионове. Вернувшись, Фандорин застал инженера уже впавшим в забытье. Пока приехала вызванная по телефону карета из больницы Братолюбивого общества, увозить застреленного стало уже незачем. Выходило, что время потеряно попусту.
Да еще до Большого Гнездниковского пришлось добираться на своих двоих – по ночному времени ни одного извозчика статскому советнику не встретилось.
В тихом переулке было темным-темно, лишь в окнах знакомого двухэтажного дома жизнерадостно горел свет.
Нынче в Охранном отделении было не до сна. Войдя, Эраст Петрович стал свидетелем любопытной сцены. Мыльников заканчивал разбор вечерней операции. Все шестнадцать филеров были выстроены вдоль стены длинного коридора, а коллежский асессор мягко, словно огромный кот, прохаживался вдоль шеренги и ровным, учительским голосом наставлял: