Его тон был властным, я не мог противиться. Да и не хотел.
Мы доехали до Рождественского бульвара на моторе. Я сидел между Гэндзи и его странным спутником, вцепившись обеими руками в поручни. Кошмарным агрегатом управлял еврейчик, покрикивавший на поворотах: «Эх, залетные!». Скорость и тряска были такими, что я думал лишь об одном – не вылететь бы с сиденья.
«Дальше пешком, – сказал Гэндзи, велев щофэру остановиться на углу. – Двигатель производит слишком много шума».
Юнец остался сторожить авто, мы же двое пошли по переулку.
В окнах знакомого дома, несмотря на поздний час, горел свет.
«Паук, – пробормотал Гэндзи, стягивая перчатки с огромными раструбами. – Сидит, потирает лапки. Ждет, когда мотылек застрянет в паутине… После того, как я закончу, вы вызовете по телефону полицию. Дайте слово, что не станете меня удерживать».
«Даю слово», – послушно пробормотал я, хотя по-прежнему еще ничего не понимал.
Дож открыл нам, даже не спросив, кто это явился к нему среди ночи. Он был в бархатном халате, похожем на старинный кафтан. В разрезе виднелись белая сорочка и галстук. Молча посмотрев на нас, Просперо усмехнулся: «Интересная пара. Не знал, что вы дружны».
Меня поразило, что сегодня он выглядит совсем не так, как во время последнего заседания – не жалкий и потерянный, а уверенный, даже торжествующий. Совсем как в прежние времена.
«В чем причина позднего визита и надутых физиономий? – все так же насмешливо осведомился дож, проводив нас в гостиную. – Нет, не говорите, угадаю сам. Самоубийства продолжаются? Роспуск зловредного клуба ничего не дал? А что я вам говорил!» Он покачал головой и вздохнул.
«Нет, господин Благовольский, – тихо сказал Гэндзи, – клуб свою деятельность прекратил. Осталась одна, самая последняя формальность».
Больше он не успел произнести ни слова. Дож проворно отскочил назад и выхватил из кармана «бульдог». От неожиданности я ахнул и отпрянул в сторону.
Однако Гэндзи нисколько не растерялся. Он швырнул Благовольскому в лицо тяжелую перчатку, и в ту же секунду с поистине непостижимым проворством ударил ногой в желтом ботинке и гамаше по револьверу.
Оружие, так и не выстрелив, отлетело в сторону. Я быстро подобрал его и протянул своему спутнику.
«Можно считать это признанием? – в холодной ярости произнес Гэндзи, вдруг совершенно перестав заикаться. – Я мог бы застрелить вас, Благовольский, прямо сейчас, сию секунду, и это была бы законная самооборона. Но пусть всё будет по закону».
Просперо сделался бледен, от его недавней насмешливости не осталось и следа.