В окнах квартиры было темно. Ни тени, ни звука.
Устав ждать, Лидина крикнула:
– Василий Александрович! Это я! У меня срочное, ужасно важное дело!
И дверь сразу открылась, в ту же самую секунду.
На пороге стоял Рыбников и молча смотрел на нежданную гостью.
– Отчего у вас темно? – спросила она почему-то шёпотом.
– Кажется, перегорел электрический трансформер. Что случилось?
– Но свечи-то у вас есть? – спросила она входя и прямо с порога, волнуясь и глотая слова, принялась рассказывать плохую новость: как случайно, в одном доме, познакомилась с чиновником, ведущим дело, и что этот человек считает Василия Александровича японским шпионом.
– Нужно объяснить ему, что чертёж у вас украли! Я буду свидетельницей, я расскажу про того типа из поезда! Вы не представляете, что за человек Фандорин. Очень серьёзный господин, глаза как лёд! Пускай разыскивает не вас, а того чернявого! Давайте я сама ему все объясню!
Рыбников слушал её сбивчивый рассказ молча и одну за одной зажигал свечи в канделябре. В подрагивающем свете его лицо показалось Гликерии Романовне таким усталым, несчастным и затравленным, что она задохнулась от жалости.
– Я для вас всё сделаю! Я вас не оставлю! – воскликнула Лидина, порывисто хватая его за руки.
Он дёрнулся, и в глазах его вспыхнули странные искры, совершенно преобразившие заурядную внешность. Это лицо уже не казалось Гликерии Романовне жалким – о нет! По чертам Рыбникова метались черно-красные тени, он был сейчас похож на врубелевского Демона.
– Боже, милый, милый, я же люблю вас… – пролепетала Лидина, потрясённая этим открытием. – Как же я… Вы самое дорогое, что у меня есть!
Она протянула ему руки, лицо, всё своё тело, трепеща в предвкушении встречного движения.
Но бывший штабс-капитан издал звук, похожий на рычание – и попятился.
– Уходите, – сказал он хрипло. – Немедленно уходите.
Лидина не помнила, как выбежала на улицу.
* * *
Какое-то время Рыбников стоял в прихожей неподвижно, смотрел на огоньки свечей застывшим, помертвевшим взглядом.
Потом в дверь тихонько постучали.
Одним прыжком он подскочил, рванул створку.
На крыльце стояла графиня.
– Извините за беспокойство, – сказала она, вглядываясь в полумрак. – У меня нынче шумно, так я пришла справиться, не досаждают ли вам гости. Я могу сказать им, что на фортепиано лопнула струна, и завести граммофон в малой гостиной. Тогда будет тише…
Почувствовав в поведении постояльца какую-то необычность, Бовада умолкла на полуслове.
– Почему вы так на меня смотрите?
Василий Александрович молча взял её за руку, притянул к себе.