— У тебя проблемы? — удивился Алик.
— Какие проблемы? — на этот раз удивилась Настя.
— Не знаю, — он развел руками. — С самооценкой.
— Слушай! — рассердилась она. — Я просто не хочу банальностей — красивые глаза и все такое!
— Насть… — он притянул ее к себе и прижал к влажному от жары телу. — Я тебя не люблю…
— Спасибо, — буркнула Настя.
— Ну, извини, просто за эти несколько часов я бы не успел тебя полюбить, даже если бы нарочно задался такой целью. Так что ты не думай, что я смотрю на тебя и сердцем вижу Софи Лорен. Ты правда красивая.
В том, что она — красивая, Алик убеждал Настю не один день. Он ставил ее перед зеркалом, голую, загорелую, худенькую — ребра торчат, на спине хребет выпирает — и говорил, что у нее — плечи, лопатки, изгиб поясницы, скулы — все совершенство, от носа с горбинкой с ума сходил…
За всю жизнь Насте никто ни разу не сказал, что она — красивая. Бабушка, мамина мать, которой было очень стыдно за то, что она воспитала такую дочь — но ведь воспитала же! — решила, что лучшее искупление за все — еда. Уж она Настю кормила, кормила, но та все равно не толстела, и бабушка иногда даже поглядывала на нее с ненавистью — вот ведь старается же она, а не в коня корм. Худая — значит, некрасивая.
Бабушка всю жизнь работала ведущей на радио, ездила с гастролями по разным городам, наслаждалась светской жизнью, а Настина мама была при двух няньках и отце — конструкторе космических унитазов, мрачном мужчине, который, как иногда казалось Насте, которая застала дедушку при жизни, мог бы убить, если бы его оторвали от кроссворда в «Огоньке».
Когда Настя, после съемок первого фильма, загремела с нервным срывом в больницу и попала к психотерапевту, та объясняла, что родственники у нее, Насти, — сложные люди, их надо понять: мама, наверное, не получала от родителей любви — да так и застряла в возрасте пяти лет, когда нет никаких «нельзя», есть только «хочу».
Но Настя все равно отказывалась принять такую несправедливость.
А если бы ее мать была проституткой, которая еще и героин продает? Что, это тоже надо понять?
Почему бы ей, взрослой, не обижаться на эту женщину, которая сейчас живет, наконец-то, со вторым мужем в Чикаго и последний раз звонила Насте год назад? На день рождения мама передала ей через знакомую уцененный набор для душа «Сефора» — мило, да?
Ее мать только кричала на нее: «Не сутулься!», «Не морщи нос!», не пускала ее в театральную студию — почему??? Денег было жалко? Из вредности? Не разрешала ходить с девочками в бассейн — хотя за Настю платила мать ее знакомой. Прятала от Насти дорогие шоколадные конфеты.