— Если все это мне кажется, то хочу. Ведь все равно это тогда будет понарошку, — согласилась Вика.
— Амалия! — закричала Аглая. — Ванну Нефертити!
И в доме началась суета.
Тем временем смеркалось, день сменили лазоревые сумерки, природа тоскливо, но вкусно пахла осенью, а в воздухе как бы парила странная, блестящая мошкара, отчего казалось, что все кругом искрится.
Женщины Лемм носились по всем этажам дома, переругивались, хлопали дверьми.
— Обожаю ванну Нефертити! — сообщила возбужденная Настя, убегая из кухни с огромным, но, видимо, легким мешком в руках.
— Это стоит тысячу долларов, — сообщила Аглая.
Вика безропотно открыла сумочку, выложила на стол толстую пачку денег, отсчитала десять купюр и передала Глаше.
— На всякий случай ношу, — пояснила она, кивнув на пачку. — Если вдруг одолеет непобедимое желание убить мужа.
Где-то через час на кухню пришла Амалия и сообщила:
— Пора.
Вику раздели до нижнего белья, накинули ей на плечи черный махровый, но отчего-то шелковистый на ощупь халат и проводили вниз. Внизу, в подвале, был небольшой холл с двумя дверьми — одна вела в лабораторию Амалии, другая — в ванную комнату с круглым джакузи.
В джакузи бурлило нечто белое, в чем плавали розовые лепестки. В помещении стоял тяжелый запах эфирных масел, меда и молока.
— Это что? — нахмурившись, поинтересовалась Вика.
— Козье молоко, — ответила Амалия. — Девочки! — обратилась она к родственницам. — По местам!
Четыре женщины сели так, что образовали вокруг джакузи квадрат, взяли в руки тонкие книжки в золоченом переплете и приготовились.
— Вон там переоденьтесь, — Амалия указала Вике на ширму.
Вика зашла за красивую японскую ширму и обнаружила полупрозрачное белое неглиже — комбинацию и шортики.
Одевшись, вышла к хозяйкам, которые зажгли, казалось, штук сто свечей всех мастей — крошечных, длинных и толстых, круглых, в форме звезды, розовых, прозрачных, из чистого медового воска…
— Становитесь сюда. — Амалия затащила Вику на пушистый круглый коврик. — Закройте глаза. Поднимите немного подбородок.
Вика почувствовала, как теплые сухие руки втирают ей в лицо и плечи что-то приятное, пахнущее шиповником, отчего уходила тяжесть из висков и возвращалась давно забытая, простая человеческая радость от жизни — независимо от Евгения Дмитриевича, то есть подлеца Женьки, от поездок в Милан, от количества кредитных карт в сумочке и от желания (или нежелания) стюардессы первого класса угодить богатой клиентке. Неожиданно Вика вспомнила, как в детстве на даче шла с подружками на речку — сначала по пыльной песчаной дороге, потом по высушенному солнцем лугу, мимо соснового бора, а потом уже не шла, а бежала — к воде, к пресной воде, от которой так приятно пахло и которая обещала быть такой теплой и прозрачной… И никаких в ней нет пиявок, никаких ужей — только счастье до посинения, только солнце и нежное песчаное дно с ракушками!