– До рассвета мы всё равно беспомощны, как слепые котята. А к рассвету любым способом поспеем туда добраться, – уверил Пряхин.
По его словам, до Карымской было около тридцати километров. Где-то, примерно на половине этого расстояния, от пассажирского поезда № 41 оторвался и покатился по откосу сначала человек с кирзовой полевой сумкой, потом – Семен Гостинцев.
Та тьма, что из окон вагона казалась живой, мчащейся не разбирая дороги, теперь пугала своей мёртвой неподвижностью. Двумя стенами подступала она к железнодорожному полотну, оставляя только один путь – вперед. Этот единственный путь показывали рельсы, накатанные до блеска.
Шедший впереди Иван Александрович Пряхин негодовал, что позволил втравить себя в эту авантюру. Есть специальные органы, подготовленные, опытные. Это – их дело. А Иван Пряхин – серьёзный человек! – связался с мальчишками и помог это дело испортить. Правда, всё случилось так скоропалительно, что на раздумья почти не оставалось времени, но от этого не легче теперь.
Нахохлившийся Моргунов ненавидел себя лютой ненавистью: не прыгнул вслед за Семеном, оставил друга одного против вооруженного преступника! Духу не хватило выпрыгнуть!..
Время от времени мужчины перебрасывались словом-двумя. Людмила отмалчивалась, на вопросы отвечала невразумительно. Впрочем, оба понимали ее состояние. И даже Костя избегал с нею заговаривать: пусть перекипит, успокоится.
Начинало светать, когда позади остался полустанок Туринский. Полотно пересекала хорошо накатанная автомобильная дорога. Уже можно было рассмотреть узорчатые следы, оставленные шинами на влажном песке за деревянным настилом. Шлагбаумы, словно камуфлированные по-зимнему стволы зениток, целились в небо.
– Километров десяток отмахали, – сообщил Пряхин и, сняв шляпу, вытер платком лысину.
Дважды проносились бесконечно длинные товарные поезда, задолго до появления извещая о себе гудением рельс, подхватываемым говорливым эхом. Пассажирский № 74 нагнал далеко за шлагбаумом. Подмигнул ещё непогашенным красным фонарем в хвосте, расстелил плотный белёсый дым по травам.
Когда дым разнесло, все трое увидели впереди сидящего за кюветом человека. Он поднялся им навстречу.
– Семён! – тихо произнес Костя, узнавая товарища, а затем заорал: – Сенька! Живой? Сенька, черт тебя задери!..
Когда Костя успокоился, а Иван Александрович выложил Гостинцеву весь свой запас гневных слов, Люда Раменкова спросила дрогнувшим голосом:
– А… Василий?
Семен не сразу догадался, о ком спрашивает незнакомая девушка, пожал плечами.
Прыгая, он основательно шмякнулся о скат насыпи, ободрал руку, висок. Ночь, ни зги не видать. Что он мог сделать? Вспомнил, что у того – оружие, и крадучись прошел километра три в сторону, противоположную движению поезда. Безрезультатно, конечно. С час тому назад видел из кустов дрезину, проскочившую в направлении Хабаровска. И, конечно, поезда. Больше ничего и никого не видел.