Настоятель был ранен мушкетной пулей в правое плечо. Неловкая повязка сползла, и на рясу сочилась кровь.
– Вижу, как рушится все, чему служил годами, – пробормотал он, невидящими глазами уставясь на Бофранка. – Все рушится, и рука моя бессильна. Наказание ли мне? Кара ли?
– Есть ли у вас мирское платье? – без обиняков спросил Альгиус.
– Уж не утаить ли меня хочешь ты, книжник и гадатель?
– Вывезти вас с острова целым и невредимым, вот что хочу я. Но в обмен вы скажете, где сейчас Деревянный Колокол.
– Я и не скрываю – он у доброго друга. А жизни я не алчу. Прегрешения мои велики, и поделом мне.
– Опомнитесь, фрате! – воскликнул Бофранк. – Добрый друг ввел вас во искушение, ибо не добр он вовсе. Я знаю о его возможностях, о сладкоречии и умении заманить во грех, ибо помню его еще человеком. В том, что вы поверили словам его, не вините себя, ибо мало кто отвратился бы…
– Еще раз вопию к небесам: все разрушено, что я творил, и для чего мне теперь жить? – спросил настоятель. Бофранк обратил внимание, что смотрит он на два квадрата, изображенные на стене, словно говорит с ними, а не с присутствующими… Что если Клааке слышит и видит их, хотя и не может пройти обратно?
Внезапно настоятель кинулся на Бофранка, схватил за горло и принялся душить. Тонкие пальцы единственной его руки с острыми длинными ногтями, казалось, стремятся проткнуть кожу. Альгиус попытался оттащить помешанного от субкомиссара, но не преуспел в этом; тогда он ударил Фроде рукоятью палаша по затылку, и настоятель ополз на пол.
Бофранк хрипел, растирая горло, не будучи в силах произнести хотя бы одно слово. Перед глазами его расплывались в стороны разноцветные круги, словно в детской игрушке со стеклышками, а грохот продолжавшейся битвы доносился словно сквозь толстую пуховую перину.
Субкомиссар пришел в себя только на свежем воздухе, на небольшом балкончике, куда выволок его Альгиус, который поведал, что связал настоятеля и уложил пока в комнате на тюфяк. Сражение к тому времени уже завершилось, и с балкона можно было видеть, как солдаты тянут за собой на веревках плененных монахов. Другая команда собирала тела павших, каковых оказалось предостаточно.
– Можете ли вы стоять на ногах? – спросил Альгиус. Субкомиссар кивнул, ибо говорить все еще не был в силах: горло болело, и даже слюну он мог проглотить не иначе, как ценой мучительного усилия. Когда же они вернулись в келью, то обнаружили там картину, повергшую обоих в оцепенение. Связанный настоятель лежал на полу с разрубленной головой, а над ним стоял давешний круглоглазый латник, очень довольный. Завидев Бофранка и Альгиуса, он крикнул радостно: