Это был лучший выпад в моей жизни.
Лучший еще и потому, что я, Мэйланьский Единорог, визжа от упоения, в последний момент успел опомниться. Да, я направлял руку, но и рука направляла меня, и чудом я успел извернуться, минуя выпученный глаз чужого Придатка и вонзаясь в плотную ткань тюбетейки, а затем — в дерево дверного косяка.
Да, это был лучший выпад в моей жизни.
Я не совершил непоправимого.
Но клянусь раскаленным горном-утробой Нюринги, я был слишком близок к этому…
— Во имя клинков Мунира! — где-то далеко внизу прошелестел голос, который мог быть голосом только Дзюттэ Обломка. — Наставник, мы сделали это!.. ты слышишь, Наставник — мы…
А потом их Придаток упал, придавив собой обоих Блистающих.
…Дверь открылась. Падая, Придаток Дзюттэ и Детского Учителя задел внутренний засов, сбрасывая его с крюков, и толчок снаружи распахнул дверь настежь. Я увидел тех, кто толпился в коридоре, и понял все, коротким движением высвобождаясь из деревянного наличника.
Понял.
Все.
Там была Волчья Метла, целая и невредимая, там был эсток Заррахид и шипастый Гердан — хозяин кузницы, и волнистый Малый Крис-подмастерье, тот, что со змеиной головой на рукояти; там были гигант-эспадон Гвениль и Махайра Паллантид — короче, все комедианты, разыгрывавшие за окном веселое представление, фарс о несчастной разветвленной пике и ужасных Тусклых, фарс для одного-единственного зрителя, для дурака Дан Гьена, отказавшегося сменить испорченного Придатка и поверившего в невозможное…
Они успели. Успели вовремя захлопнуть дверь, сразу после того, как огромный Придаток Гвениля мощным рывком выдернул из комнаты бесчувственного Придатка Дзюттэ и Детского Учителя, вместе с обоими Блистающими — и вновь лязгнул засов, на этот раз внешний.
О, они успели — видно, Небесные Молоты еще не отбили им полный срок, этим хитроумным Блистающим и их Придаткам — но я успел почувствовать их ужас, когда Мэйланьский Единорог, Придаток Чэн Анкор и его рука…
Когда мы двинулись на них.
И мое острие уперлось в запертую дверь, а двери в этом доме были сработаны на совесть.
Только тогда до меня дошло, что Придаток Чэн держит меня в правой руке.
И когда я вздрогнул от запоздалого понимания — стальные пальцы начали медленно разгибаться один за другим, опять становясь тем, чем и были.
Мертвым металлом.
Латной перчаткой.
2
Вот так оно и было.
…Сейчас я вытянулся во всю длину на матовой поверхности стола, Придаток Чэн сидит рядом, опустив на грудь отяжелевшую голову, а стальная рука его лежит всем своим весом на моей рукояти.
Просто — лежит.
И ночь за окном постепенно уходит в небытие, туда, куда рано или поздно уходят все наши дни и ночи.