— Я никогда не слышала о нем, — сказала Джоанна.
Когда такси пробиралось по запруженной машинами улице Хорикава, Алекс сказал:
— Немного терпения. Эта история становится значительно более интересной и имеющей отношение к делу. Когда Шелгрин демобилизовался, он женился и стал отцом. Пока он был в плену, его мать умерла, и молодой Том получил небольшое наследство: что-то около 30 000 долларов, что по тем временам было более, чем скромно. Он сложил эти деньги вместе со своими сбережениями и тем, что удалось занять — его репутация героя войны помогала ему договариваться и с банкирами — и приобрел лицензию на торговлю "фольксвагенами", построил автосалон и огромный гараж. Через пару лет дело Тома расширилось, он стал продавать "рено", "триумфы" и "ягуары", затем также успешно стал заниматься и другими видами бизнеса, и к концу 50-х Шелгрин был богатейшим человеком. Он занимался благотворительностью и в своих кругах прослыл филантропом, и, наконец, в 1958-м году выдвинул свою кандидатуру в качестве конгрессмена. Как я уже сказал, в тот первый раз он проиграл, но в 60-м вернулся и победил. В 62-м он был перевыбран и в 64-м избран в Сенат, и с тех пор он на этом посту и поныне.
Джоанна прервала его:
— Повторите имя, которым вы назвали меня?
— Лиза Шелгрин.
— Да. И какое отношение она имеет ко всему этому?
— Она была единственным ребенком Томаса Шелгрина.
Джоанна широко открыла глаза и уставилась на него, будто ожидая, что он рассмеется, но он даже не улыбнулся, и она с чувством неловкости поерзала на сиденье. И снова Алекс не почувствовал лжи в ее ответе. Она была удивлена.
— Вы хотите сказать, что я дочь этого человека?
— Да. По крайней мере, я верю, что девять из десяти это так.
— Невозможно.
— Но откуда вы знаете...
— Я знаю, чья я дочь.
— Или вам кажется, что вы знаете.
— Моими родителями были Роберт и Элизабет Ранд.
— И они умерли в результате несчастного случая возле Брайтона.
— Да. Много лет тому назад.
— И у вас нет живых родственников.
— Вы что думаете, я говорю не правду?
Водитель уловил в ее голосе нотки враждебности. Он бросил на них взгляд в зеркальце заднего обзора, а затем стал смотреть прямо вперед, из вежливости напевая вместе с радио чуть громче, чтобы не подслушать, даже если он и не знал языка.
— Джоанна, вы воспринимаете все в штыки.
— С чего вы взяли?
— У вас нет причины сердиться на меня.
— А я и не сержусь, — резко произнесла Джоанна.
— По вашему тону этого не скажешь.
Она не ответила.
— И вы боитесь того, к чему я все это веду, — добавил Алекс.
— Это смешно. И вы не ответили на мой вопрос: вы думаете, что я говорю не правду?